— Я понял, что отцу известно намного больше, чем мне. Позже он рассказал мне, что Люсиль влюблена в одного ирландского пэра, у которого за душой нет ни гроша. Он являлся дальним родственником герцога, и когда встал вопрос о замужестве Люсиль, то его прогнали из замка.
— Выходит, ваш отец знал, что она любит другого… когда договаривался о женитьбе?
— Герцог тоже все знал, — сурово добавил маркиз, — именно он и рассказал отцу, как обстояло дело. И все же они решили, что подобное обстоятельство не помешает свадьбе.
— Как это жестоко! Как низко!
— И унизительно. Я сказал отцу, что не собираюсь ехать за ней и вообще когда-либо видеть ее.
— И что же он ответил?
— Тогда он сам отправился в Ирландию, вызвал на дуэль графа, серьезно ранив его.
Неома вздохнула, а маркиз продолжал рассказ:
— Затем отец насильно привез Люсиль обратно в Сит, приказав нам примириться и жить, как подобает мужу и жене.
Воцарившееся молчание нарушила Неома:
— И что же вы сделали?
— Я ничего не стал делать, — ответил маркиз. — При первой же возможности Люсиль опять сбежала, только на этот раз она уже не оставила никакой записки.
Маркиз опять замолчал, прежде чем продолжить рассказ.
— Ее желание быть рядом с любимым человеком стало для нее роковым. Она так спешила, что села на первый попавшийся корабль. Рыболовное судно оказалось непрочным и, пересекая Ирландское море, затонуло во время шторма.
— Что же… было потом… с вами?
— Трудно описать, что я чувствовал в то время. Кроме ненависти ко всем, кто имел отношение к этому нелепому фарсу, я испытывал горечь и унижение. В результате у моего отца случился удар, и через год он умер.
Маркиз стоял и смотрел в окно, но казалось, он ничего не видит.
— Все, что произошло, заставило меня не только возненавидеть женщину, которая была моей женой и которую я страстно полюбил, как только мог полюбить юноша, но и возненавидеть отца за то, что он все знал и не предотвратил этого. Я думаю, герцог и мой отец были ярыми сторонниками отмирающей традиции, когда «голубая кровь» должна смешиваться только с «голубой кровью», ничего, кроме продолжения знатного рода, их не интересовало.
— Понимаю, почему вы так говорите.
— Ну вот, я все вам рассказал. Я хотел, чтобы вы услышали ответ на ваш вопрос: почему вот уже много лет я такой, каким вы меня узнали. Позже я стал военным и вместе с армией Веллингтона попал в Португалию. И каждый раз, убивая француза, я мысленно говорил себе, что уничтожаю свои ложные идеалы, унизившие меня в период женитьбы.
Неома смотрела на него и начинала понимать, какая непростая и сложная судьба у этого человека.
— Когда война закончилась, — продолжал маркиз, — я чувствовал, что все общество обязано заплатить мне за мои страдания и унижения. Поэтому я получал всегда удовольствие, видя, как напившийся глупец проигрывает мне деньги. Я наслаждался, когда на моих так называемых званых обедах люди теряли человеческое достоинство.
Так, значит, ей не показалось, что маркиз, подобно Кирке, восседал во главе стола, надменно наблюдая за недостойным поведением своих гостей, превратив их в свиней.
— Я также поклялся, — сказал маркиз, — что никогда вновь не полюблю. Никогда не поверю ни одной женщине.
Затем, цинично улыбнувшись, он добавил:
— Я решил иметь дело лишь с теми женщинами, которые честно и открыто продают себя за деньги. Находясь с ними, я точно знал, кто есть кто, и ни о каких чувствах речи не было.
Перед Неомой возник образ красавицы Вики Вейл с ее потрясающей наружностью, раскосыми глазами и вызывающе красными накрашенными губами. Она вспомнила, как Вики заигрывала с маркизом. Невыносимо было продолжать этот разговор. Неома не могла слушать, что он говорит о других женщинах, потому что она любила его!
Однако, подумав, как много пришлось ему страдать, Неома решила, что он нуждается в ее защите так же, как и Перегрин. Она постаралась утешить его и сказала:
— Мне… очень жаль… очень вас жаль.
— Я не нуждаюсь в вашем соболезновании, — ответил маркиз, — я лишь хочу, чтобы вы поняли, почему я такой, каким вы меня узнали.
— Теперь я понимаю, но все это случилось с вами… давно… вы не можете продолжать ненавидеть всех.
— Именно это я недавно понял, — сказал маркиз. — Я думал, что моя ненависть настолько сильна, что я никогда не смогу измениться. Но вот я встретил вас!
Он так тихо произнес последнюю фразу, что сначала Неома подумала, что ей послышалось. Но когда посмотрела на него, то услышала:
— Я здесь, чтобы задать вам один простой вопрос. Но я хочу, чтобы вы мне честно ответили на него.
— Какой… вопрос?
— Вчера, когда я поцеловал вас, вы сказали, что любите меня. Я хочу знать, правда ли это?
Неома затаила дыхание. Она не могла ни отвечать, ни спрашивать. Тогда маркиз произнес:
— Я знаю, вы верите в бога. Как перед богом, честно ответьте мне… Я не смогу пережить еще одну ложь. Неома встала и тихо сказала:
— Когда вы поцеловали меня… у меня было такое прекрасное чувство, какое никогда еще в жизни мне не приходилось испытывать… Тогда я поняла… что люблю вас. Вчера… уезжая и зная, что я никогда… больше не увижу вас… я поняла, что не смогу… больше никого полюбить.
Она замолчала. Маркиз не сдвинулся с места, он лишь пристально смотрел на нее, как бы пытаясь заглянуть в ее душу.
— Вы уверены? Вы действительно уверены, что любите меня, несмотря на мой образ жизни и несмотря на то, что я предлагал вам… приняв вас… за?..
— Вы в этом не виноваты, — быстро проговорила Неома. — Все произошло из-за того, что я приехала в Сит с Перегрином. Мы солгали, не сказав, что я — сестра Перегрина. Это все Чарльз. Он предупредил, что никто не должен знать, кто я, в противном случае Перегрин будет осмеян, когда станет известно, что он привез с собой сестру.
— Этих приемов больше никогда не будет, — сказал маркиз, а затем, улыбнувшись, добавил:
— Я прошу тебя, дорогая, выйти за меня замуж. Всем известно, что я далеко не идеал, но, если ты любишь меня, возможно, простишь все мои грехи и будешь только помнить, что я также люблю тебя!
Глаза Неомы и все ее лицо засияло от радости. Она прошептала:
— Вы… действительно любите меня?
— Я люблю тебя так, как никого еще не любил, — ответил маркиз. — Это правда! Мои чувства к Люсиль были романтическим порывом неоперившегося юноши. Сейчас мое чувство совершенно другое. Но я боюсь… отчаянно боюсь! Своим откровением я мог испортить что-то совершенное и чистое, которое, как волшебное золото, может исчезнуть, как только рука человека коснется его. Скажи, ты любишь меня, моя драгоценная, моя милая? Скажи, что ничто не помешает нашей любви!
