я б тебе все обсказала, до крошечки. Знаю вот, что любовь у того парня с той первой девкой была прямо ух! Уж как она ему была любезна – ни есть, ни спать без нее не мог, прямо как причаровала его. А может, и причаровала, коли у нее мать такая, знающая. Парень-то и собой хорош, и родовит, и лицом красен, говорят, и удал! Он, сказывают, на Зеленого Ярилу яичко от нее получил и свататься обещал, да вышла у них там свара какая-то…
– Кто тебе это все наболтал?
– Да я… – Улея задумалась. – Да я ж разве помню… Вчера слыхала, се истово.
– С кем вчера виделась?
– Со двора я не выходила вчера. Ко мне сюда была Пожинова баба, Комша был – корова у него не доится, – стала припоминать Улея. – Бодила заходил – утин [61] его мать разбил. Да еще под вечер Негоша заскочила за корешком, через три двора от нас. Из них кто-то баял. Мол, на торгу слыхать…
– Ин ладно. – Лют поднялся. – Там на крыльце возьми мешок – тебе кое-что…
– Уже уходишь? – Улея огорчилась.
Лют немного подумал: не задержаться ли? Но покачал головой: взявшись за дело, он никогда не бросал его ради веселья, а здесь было что донести до старшего брата.
– И вот еще что.
Лют подошел к Улее вплотную; она смущенно опустила глаза. Лют приобнял ее, выражая свое доверие, и тихо сказал ей на ухо:
– Ты завтра же обойди всех тех вещунов-волхвов, про кого мне сказала, – да и всех, которых знаешь. Ни о чем не спрашивай. Только скажи: приходил, мол, Свенельдич-младший, рассказал, что воевода чародея ищет и думает на тебя – ну, на того, с кем говорить будешь. Что, мол, на него люди указали. А ты, мол, из дружбы передаешь, чтобы он о себе порадел. Если с перепугу что важное скажут – передай Верьяну тот час же. Поняла?
– Ты, видать, напугать их хочешь? – Улея задумалась. – Чтобы они с перепугу друг на друга наговорили?
– А вот и посмотрим, что с перепугу наговорят. Строго так гляди. Скажи, Свенельдич зол как змей на эту ворожбу, сказал, найдет того злыдня, самого его высушит и на щепочку наденет. Живым ему не быть.
– Поняла… Но это истово не я! – Улея взглянула на Люта с покорностью и мольбой. – Мне без тебя не прожить, я свою пользу понимаю.
Лют поцеловал ее в награду за такое благоразумие, но задерживаться все же не стал.
По дороге обдумав услышанное, дома он рассказал Мистине так:
– Бабы вздор городят, все валят на любовь. Мол, один парень с девкой гулял, а жениться ему велено на другой. Это они, стало быть, про Гостяту Вуефастича толкуют. На другой – это на Витлянке. У него истово была другая девка, или врут бабы? Такого навешали – будто он за нее в драку на игрищах полез…
– Истово! – Мистина, кое-что вспомнив, выставил палец. – Была у Гостяты другая девка. На Зеленого Ярилу он с Пестрянычем-младшим за нее подрался. Помнишь, Пестряныч разукрашенный весь ходил? Эльге послов Оттоновых принимать, ему грамоту читать, а у него глаз подбит.
– Помню, ходил расписной! – Лют ухмыльнулся, дескать, дело привычное. – Что за девка-то?
– Из той дружины, с Олеговой горы. Вроде Хрольва дочь. У него их много…
– В девках – одна. – Лют, на семнадцать лет моложе, лучше Мистины разбирался в нынешних девках. – Старшие замужем. А младшая хорошая такая… видная. Коса ниже коленок. Да она по виду разумная девка, дурачеств я не знаю за ней. У Прияславы в милости. К чему ей с жабами возиться? И так, поди, угрызки разные проходу не дают.
Братья задумались, потом, разом придя к одной и той же мысли, в недоумении посмотрели друг на друга.
– Это что же бабы брешут, – высказал эту мысль Мистина, – что Славча черные чары творит?
Лют слегка развел руками: выходит, так.
– Славча? – повторил Мистина. – Да бред. Я ее с таких лет знают… Мы на уличей ходили – она была меньших лет, что Витлянка сейчас. В полоне девок разбирали… Ингвар ее себе отобрал, ее и тех двух. Сюда привел, они с нами жили – да вот здесь, мы с ним оба тогда жили здесь, с моим отцом. Ты сам тогда еле ходить учился, они, бывало, с тобой возились и с Валкой. А уж после того похода отец Ингвару свой двор поставил, он все свое забрал, и девок тоже. Потом я Эльгу привез, она сказала: других жен чтобы не было, пока она сына не родит, чтобы без споров, кто старший и кому наследство…
Мистина замолчал. Годы юности, когда у них с Ингваром была один дом и одна общая жизнь, он помнил прекрасно. Эльга уже в пятнадцать лет была довольно мудра, чтобы позаботиться о будущем еще не рожденных детей. Чего она не сумела предотвратить – того, что Ингварова сына родит ее собственная сестра Ута. Мистина и здесь, будто тот серый волк, выручил своего побратима из беды: взял в жены Уту, уже зная, что носит она чужого ребенка, и двадцать лет растил этого ребенка как своего. И последствия того давнего страшного дня, когда Ингвар впервые увидел Уту и поступил с ней ровно так же, как тысячи победителей поступают с женами побежденных, еще не исчерпали себя…
– Ладно бы, Желька, – снова заговорил Мистина, вернувшись к заботам нынешнего дня. – Она баба вздорная, и всегда такой была, одной красоты – что с молодости была пышна да румяна. От нее я бы любой пакости ждал. Но Славча всегда была девкой доброй и смирной. Чтобы она стала жаб сушить…
– Так может, это все врут люди?
– Но ее дочь и правда с Тови… какие-то круги водила, не зря же он за нее в драку ввязался.
– Может, это Гостята с ним ввязался.
– Может. Коли на них люди кажут – надо расспросить…
– Постойте, – вдруг подала голос Величана. – А кто на Славчу указал-то?
Оба брата посмотрели на нее. Они расположились в старой избе Свенельда, где жил Лют, и забыли про хозяйку, сидевшую в углу возле спящего ребенка.
– Указал? – повторил Мистина.
– Ну да. Кто сказал, что это Славча жаб насушила?
Мистина вопросительно посмотрел на Люта, а тот помотал головой:
– Того Улея не ведает. Я спрашивал.
– Не просто так же на нее поклеп возвели, – продолжала Величана. – Я Славчу почти не знаю, так, виделись у Эльги на павечерницах да в церкви, но по виду она женщина хорошая, добрая. Чтобы славилась как
