К вагону пробилась высокая светловолосая девушка. Запрыгала, пытаясь обратить на себя внимание. Замахала фотографией.
– Мадемуазель Верде! Мадемуазель Верде!
Что-то в девушке показалось Иде необычным.
– Что вам, милая?
– Напишите мне что-нибудь особенное, мадемуазель Верде! Говорят, я на вас похожа.
Ах, вот в чем дело! Ида пригляделась. Действительно похожа. Рост. Стать. Мелкие кудри пепельного цвета, явно завитые у местного парикмахера. Лицо, конечно, грубое, невыразительное. Но общий тип…
– Как вас зовут, милая?
– Зина.
Ида вздрогнула. Как странно.
Девушка стояла на цыпочках, тянулась к ней всем телом, как собачонка, подняв вверх преданную мордочку.
Ида взяла фотографию. Тоже странность: на снимке была не она, Ида, как положено в подобных случаях, а изображение самой девчонки. Лицо вполоборота. Один глаз слегка прищурен. Копия мисс Вест из «Приключений янки в стране вечных снегов», которую Ида играла два года назад.
– Что же вам написать? Ну, разве что это…
Она накорябала несколько слов.
В это время начальник станции ударил в колокол, поезд дал гудок и начал пыхтя медленно двигаться вдоль перрона.
Толпа побежала следом, раззявив жадный рот, испуская многоголосый крик: «Ида! Ида! Ида!»
Ида быстро закивала, что-то забормотала и поспешно ретировалась в вагон.
Ворвавшись в свое купе, она сбросила макинтош, размотала шаль, швырнула на стол очки и, стянув через голову платье, прошла в душ. Хотелось скорее смыть с себя пыль захолустного полустанка, запах толпы, которая, даже не касаясь ее, оставляла на ней – так всегда казалось Иде – след. Она избавлялась от всего чужого.
Раздражение закипало в ней.
Как все это глупо, утомительно, грязно! Ей абсолютно наплевать на этих людишек, что, лузгая семечки в темной зале, любуются ее доступными экранными прелестями, грезят о ней по ночам, лежа в постели с женами, и с хищной жадностью выискивают на страницах желтых газетенок подробности ее личной жизни. Она презирает их.
Но что было бы, если бы толпы этих людишек не бежали со всех ног приветствовать ее, если бы их оставил равнодушным ее приезд, если бы великая Ида Верде встречала на своем пути только молчание и пустоту? Что было бы с ней? Что она чувствовала бы? Она не думала об этом.
Облившись холодной водой, она завернулась в мохнатое полотенце, упала, обессиленная, на кровать и уставилась в потолок.
А на опустевшем перроне, глядя вслед уходящему поезду, стояла высокая девушка с пепельными волосами, змеящимися по плечам и шее. С лица ее не сходило зачарованное выражение. Когда последний вагон скрылся за поворотом, она очнулась. Зябко, хотя стояла жара, повела плечами и посмотрела на фотографию, которую держала в руках. Наискосок через ее лицо широким неразборчивым почерком было написано: «Милой Зиночке, которая так похожа на меня. ИВ».
Глава третья Бакинский норд
Место для съемок выбрал Гесс. Пока шли переговоры о бюджете, актерах, сроках сдачи фильмы, он на перекладных умчался на Каспийское море, и там, около одного из каменных молов Апшеронского полуострова, обнаружил селение, где было все нужное для фильмы.
Рыбацкая деревушка устроилась на каменной площадке метрах в двухстах от воды. Чуть поодаль высился остов недостроенного замка, по каменному полу которого весело кружили скорпионы. Гладкий чистый пляж простирался в обе стороны на многие километры. В выбеленном небе висело огромное солнце, казавшееся декорацией.
В который раз Гесс подумал о том, что рано или поздно кинопленка станет цветной и тогда все изменится: и этот песок, и слепящая синь воды, и сереющая дымка над поверхностью моря станут главными на экране. Однако когда еще это будет?
Он сделал с полсотни фотографий, поговорил с местными властями, представленными седобородым стариком, который говорил на прелестном русском языке времен Пушкина и Вяземского, и помчался назад.
Шикарная натура! Шикарные типажи!
Из Баку съемочную группу транспортировали в трех грузовиках и, несмотря на то что вездесущий Нахимзон хвастался, что арендовал новые английские автомобили с мягкими сиденьями и специальными ремнями, которые должны были страховать пассажиров на горных и каменистых дорогах, всех кидало из стороны в сторону. Молоденькая гримерша чуть не вылетела в овраг. Ида чуть не разбила переносицу о чемодан Лозинского, который, сорвавшись с креплений, носился по салону выделенного «царствующей» паре авто.
Однако место, выбранное Гессом, всех потрясло.
– Это же декорации! Готовые декорации! – восторженно восклицал Лозинский, шагая вдоль беленых домиков с плоскими крышами. – Здесь надо построить таверну «Вчерашний вечер». Здесь… – Он остановился посреди дороги и поднял руку, указывая, где до́лжно быть объекту. И замолчал. Прямо над ним в белом небе зависло неправдоподобно яркое солнце, равнодушное и тем опасное. – А впрочем, больше ничего не нужно. Кроме, конечно, баркаса. Вот здесь, на этой скале? – он повернулся к Гессу, указывая на каменный выступ, уходящий в море метров на тридцать.
Оператор кивнул.
Пошли в сторону печальной махины замка. Первую сотню метров песок казался легким и рассыпчатым – создавалось впечатление, что летишь вдоль его поверхности. Но потом ноги стали увязать, и расстояние, казавшееся очень близким, вдруг начало удлиняться.
По облупившимся ступенькам поднялись к входной двери и вошли в холл. Стекол в окнах не было и в величественную гостиную, которую по периметру огибал балкон, выраставший из лестницы, лились солнечные лучи. Паутина. Пыль. По верхней кромке внушительного камина деловито ползла черепашка.
– Андрей, это действительно чудо! – Лозинский с восторгом оглядывал странное строение, готовое к тому, чтобы принять в себя выдуманных персонажей с их небывалыми страстями, запутанными отношениями, тайными мечтами.
Дом притих и затаился – как затихает, сосредоточиваясь, оркестр перед увертюрой.
Лекс широкими шагами взлетел по лестнице.
– Лозинский, остановитесь! – крикнул Гесс, и голос его отозвался эхом в высоких сводах холла. – Доски могут оказаться гнилыми.
Лекс замер на ступеньке. Прямо в глаза ему не мигая смотрел небольших размеров скорпион, устроившийся на перилах. Лекса передернуло: он и домашних-то тварей переносил с трудом.
В проеме дверей появились художники-декораторы, осветители, монтировщики.
Дом наполнился чужими звуками: следуя тихим указаниям Гесса, его стали готовить к съемке первых эпизодов.
Первую неделю все восхищались хрустально чистым воздухом, морской водой, такой изумрудной и искрящейся, будто море – оживший драгоценный камень. Группа вмиг загорела, переоделась в пляжные костюмы, и съемочная суета напоминала каникулярную игру.
Однако солнце день ото дня раскалялось все яростней. За короткую, падающую черным занавесом ночь ни песок, ни стены домишек, ни камни не успевали остыть. Напротив, стало казаться, что с падением тьмы жара как-то подло, исподтишка усиливается. Все, кому удавалось сбежать из-под бдительного ока Нахимзона, тут же оказывались по горло в воде с тюрбанами из мокрых полотенец на голове.
