махал знакомцам хвостом, не понимая, что происходит.
Ольговцы выстроились кругом.
– Как ягнят хотели спящими порешить? – Демьян изготовился, прикрывая сестру.
Черниговцы молчали, ожидая приказа вожака.
– Не совестно? Можно ли душу за коня губить? – Олексич пытался предугадать первый удар Еремы.
– Отмолим, – сплюнул здоровяк, – и не только коня, все заберем, Улька там много чего в торбы напихала.
– Айдару, что говорить станете?
– Поганому твоему? Да ничего. Я ему не холоп.
– Путша, и ты с ними? – с горечью воскликнул Пронька, глядя дружку в глаза.
– Я с вами! – вдруг выкрикнул молодой воин и быстро перешел на сторону Ольговцев.
– Жить надоело, сопля? Сдохнешь, – ухмыльнулся Ерема.
«Пятеро против девяти», – прикинул Демьян.
– Что ж, обменяемся, мы вам воя, а вы нам… – здоровяк чуть присел и вытянул вперед руку, – Дружок, ко мне! – позвал он пса.
– Дружок, стоять! – крикнул Олексичь.
– Иди, иди, – продолжал манить собаку Ерема.
Пес сильней завилял хвостом, радостно подпрыгнув.
– Стоять! – еще раз срывающимся голосом повторил Демьян.
Но пес, не глядя на хозяина, побежал к чужаку, подставляя лобастую голову под тяжелую ладонь. Ерема зло расхохотался.
– Хороший, хороший, – принялся гладить он спутанную шерсть. – Не зря я тебе столько мяса скормил, знал, что не его ты, приблудный. Вот и обменялись. Этот-то получше дурня Путши станется.
Демьян сжал зубы. У него было чувство, что кто-то хлестко ударил по щеке. «Даже собаку у ноги удержать не смог! А погибать нельзя, сестра за спиной. Эх, кони спутаны, не вскочить, но и вороги спешились, чтоб подкрасться». Молодой боярин внимательно следил за каждым жестом противника.
– Кончаем их, – Ерема поднял топор.
И тут Дружок, извернувшись могучим телом, повалил здоровяка на спину, вцепившись в пухлое лицо. Раздался душераздирающий крик. Демьян двумя прыжками преодолел отделяющее их расстояние и сильным ударом, пробив броню, воткнул меч в грудь Еремы, прекратив его мучения. Оба отряда ошеломленно молчали, не сводя глаз с месива вместо лица. Дружок поднял окровавленную морду показывая чужакам острые клыки.
– Следующий кто? – Демьян выставил вперед окровавленный меч.
– Уходим, – крикнул один из нападавших.
Подхватив труп вожака, черниговцы поспешили к коням.
– Демьянушка, а что случилось? – Дуняшка терла веки, растерянно озираясь.
– Ничего, стрекоза, Дружок на ловы ходил.
Все засмеялись, стряхивая напряжение.
– Вот это зверь! – Первуша с опаской посмотрел на продолжавшего рычать в сторону отступавших пса. Раньше десятник позволял себе вольности: не раз, пока боярин не видит, пинал наглую собаку, когда та пыталась влезть мордой в котел или из озорства пугала лошадей. А мог ведь… В животе неприятно крутнуло.
– Зверь в десятнике нашем сидел, – дрогнувшим голосом сказал Путша, – черту он продался.
– Ну, не зря вы с Пронькой спелись, тому тоже везде нечистый чудится, а еще упыри, лешаки, кикиморы, – десятник скривился. – Жадность вас на грех толкнула.
– Я им говорил: «Не надо», а он надо мной смеяться. А глаза злющие: «Отмолим грехи. Успеем еще». Очень сетовал, что ты, боярин, серебро ольговское в приданое за сестру отдал. Больше, мол, могли бы с простаков этих курских состричь.
– Мы, может, и простаки, да на подлое дело не хаживали, – гордо выпятил грудь Первуша.
– А говорят, вы в слободки ночью лазили людей резать, – осторожно вымолвил черниговский вой. – Вот нам Ерема и говорил: «У них тоже руки в крови, поделом им будет, за души невинные отомстим».
– Никого мы там не резали! В осаду слободу Ахматову взяли по приказу князей своих. А то все наговор! – разъярился Первуша, наступая на Путшу.
– Будет! – одернул его Демьян. – И мы не по чести творили. Только они корысть свою блюли, а мы княжью.
– Что ж ты, Демьян Олексич, оправдание им ищешь?
– Я им не судья. Ехать пора, коней седлайте. Ты с нами? – обратился он к черниговскому вою.
– Не, я своих догонять.
– Голову тебе свернут. С нами поехали, в дружину возьму.
– Спасибо, я к своим, – упрямо повторил отрок. – Вон они мне и коньков моих оставили. Еремы нет, так и никто зла мне не сделает.
– Уговаривать не стану, – Демьян пустил на чистое лезвие солнечный луч и удовлетворенно убрал меч в ножны. – Спасибо тебе. Может чего попросить хочешь?
– Как побратима своего в другой раз увидишь, не сказывай ему ничего… ну, как тут все вышло.
– Не скажу.
– А может все же с нами? – робко улыбнулся Проня.
Путша жестом показал «нет» и побежал к лошадям.
Дуняшка перекрестила удаляющуюся нескладную юношескую фигуру.
Глава III. Княжна Ефросинья
Демьян приказал завернуть к Турову. Долго с сестрой стояли над могилой отца. Седой священник увещевал, что головы и руки казненных бояр уж не найти, что в раю мученикам ни головы, ни руки, ни ноги ни к чему. А еще, что молодой боярин теперь должен вместо отца встать опорой семье и граду. Демьян про себя горько усмехнулся: «Граду служить? А пустят ли в тот град, али вкруг городни как приблудный стану бегать?»
– А правда, как мы в Ольгов попадем? – рассуждал сам с собой Олексич. – Нам ведь и ворота не откроют. У дороги сидеть будем, пока князь не выедет?
– За то не переживай, боярин, – подмигнул десятник, – у нас с Горшеней все обговорено. Он каждый вечер на прясло 75 должен подниматься, то, что десное от ворот Золотых. Нам только стать нужно так, чтобы он из волокового окошка нас приметил, увидит – сбегает к князю, а тот уж прикажет впустить.
Однако, ничего этого не понадобилось. В город их пропустили молча. Демьяну даже показалось, что один из вратарей слегка поклонился, но может почудилось. Шла Страстная неделя, на улицах было пустынно. Одинокие прохожие бросали угрюмые взгляды, и спешили уйти прочь. Дуняшка перелезла в седло к брату, сжалась комочком, он слышал, как отчаянно бьется ее воробьиное сердечко.
– Не бойся, не надо их бояться, – успокаивающе шепнул Демьян. – На прямик через торг поедем, я не тать, чтобы задворками красться, – махнул он уже воям.
На краю площади сразу бросалась в глаза грубо сколоченная виселица. На ней мерно от порыва ветра болтались два тела.
– Кого ж это? – напряг зрение Первуша.
– Нам какое дело, – буркнул Демьян, отворачиваясь.
– Это ж тысяцкий Ярмила… да точно он, – Первуша пустил коня в сторону виселицы, покрутился у трупов.
– Мать, – обратился он к проходившей мимо старухе, – чего у вас здесь стряслось?
Бабка, не отвечая, как молодая резво рванула в сторону.
– Демьян Олексич, точно тысяцкий висит! Опасно нынче тысяцким по Ольгову ходить.
– А меч отца моего? – Демьян отвернул лицо сестры от начавших разлагаться трупов.
