Глава восьмая
Маркиз постарался встать как можно тише, чтобы не разбудить Савийю.
Спящая, она показалась ему очень юной. Лицо ее светилось счастьем.
Глядя на нее, он решил, что более потрясающей красоты невозможно себе представить.
Ее ресницы темными полукружьями лежали на белой нежной коже щек, иссиня-черные волосы разметались по подушке и ее обнаженным плечам.
Это была ночь волшебного очарования — такой маркиз не мог себе даже представить. Взаимное желание увлекло их ввысь, к вершинам блаженства, где существовал только любовный экстаз.
Лунный свет был полон колдовских чар, заставляя Савийю казаться одновременно ангельски-нежной и обольстительной, словно русалка или Лорелея.
А перед самым рассветом они перебрались в кибитку. Легкий ветерок унес ночное тепло и теперь чуть покачивал ветки, шелестя густой листвой.
Выглянув на залитую солнцем поляну, маркиз понял, что они оказались в той части леса, которую он в последний раз навещал еще мальчишкой.
Позади того места, где цыгане оставили их кибитку, оказалось лесное озерцо, окруженное деверьями. Над неподвижной водой склонялись плакучие ивы, и их нежные листья казались почти золотыми на фоне темной хвои елей и серебряных стволов берез.
Желтые лепестки калужниц и диких ирисов, распустивших свои цветы у края воды, блестели на ярком солнце, словно золотые монеты. Мхи и лишайники под деревьями казались нефритовыми и шафранными.
В утреннем свете все, что ночью казалось таинственным, волшебным, неземным, стало ярким и радостным.
Маркиз увидел, что Хобли уже разжег огонь, который погас за ночь. Теперь языки пламени весело плясали, и в мареве поднимающегося вверх горячего воздуха чуть подрагивало усыпанное цветочными лепестками ложе, которое приготовили для них цыгане.
На нем среди пестрых лепестков были небрежно разбросаны драгоценные ожерелья, которые он ночью снял с шеи Савийи.
Он распустил ее волосы, чтобы целовать их благоуханный шелк, а она трепетала от страстных и нежных прикосновений его рук и губ.
«Неужели на свете действительно возможно подобное счастье?» — потрясенно спросил себя маркиз.
— Доброе утро, Хобли! — поздоровался он со своим верным камердинером.
— Доброе утро, милорд.
— Вам было не очень трудно нас отыскать? — с улыбкой осведомился маркиз.
— Пришлось немного побродить по лесу, ваша милость. Я принес вашей милости вина к ленчу — оно охлаждается в озере.
— Вода холодная?
— Освежающая, милорд.
— Тогда я, пожалуй, рискну ее попробовать.
С этими словами маркиз направился к озерцу и, сбросив халат, кинулся в воду. Как и обещал Хобли, вода оказалась освежающе — прохладной, но не слишком холодной.
Когда маркиз, поплавав, вышел на берег, Хобли побрил его, а потом, когда все услуги камердинера были оказаны, снова вернулся в поместье.
Некоторое время маркиз сидел, глядя на огонь костра, а потом встал и вернулся к кибитке.
Усевшись на край низкой кровати, он стал любоваться Савийей, которая по-прежнему спала. Но, спустя несколько секунд, словно почувствовав на себе его взгляд, она открыла глаза.
И в них мгновенно вспыхнул огонь, не понять который было просто невозможно. Когда маркиз наклонился к ней, она тихо вскрикнула и обвила его руками за шею.
— Это правда! — прошептала она. — Я так боялась проснуться и увидеть, что прошлая ночь была… всего лишь сном!
— Тебе было так же необычайно хорошо, как мне, дорогая?
— Это было такое невероятное счастье! Я не ожидала, что наша любовь может оказаться настолько дивной!
Он приник к ее губам и, ощутив нежный и в то же время страстный отклик, забыл обо всем. Их поцелуй становился все жарче и жарче, пока оба снова не унеслись из этого мира туда, где существовала только их любовь…
* * *
Уже намного позже Савийя поспешно выбралась из кибитки и направилась к костру.
— Ты, наверное, страшно проголодался! — воскликнула она. — Только совсем плохая жена может допустить, чтобы ее муж столько времени оставался без еды!
— У меня была сильная жажда, но кое на что другое! — с улыбкой ответил маркиз, любуясь тем, как Савийя смущенно краснеет.
Она быстро начала разбивать в мисочку свежие яйца, которые принес им заботливый Хобли, а потом, смешав их с какими-то душистыми травами, поджарила на костре.
И все время она чувствовала на себе взгляд маркиза и невольно смущалась тем, что на ней надет только тонкий шелковый пеньюар и волосы у нее не прибраны и спускаются ей на плечи и спину.
— Ты меня смущаешь! — запротестовала она наконец.
— Мне ужасно нравится, когда ты вот Так смущенно краснеешь, — снова улыбнулся он.
Савийя подала ему завтрак, и он с аппетитом съел все, что она для него приготовила. Потом, когда она собрала тарелки и прочую посуду, собираясь вымыть ее в озере, маркиз сказал:
— Оставь все Хобли, Савийя, и иди ко мне.
Она дразняще улыбнулась ему:
— Ты мне приказываешь?
— Конечно! А ты откажешься мне повиноваться?
— А что бы ты стал делать, если бы я отказалась?
— Унес бы тебя в мой замок, заточил в темнице и там терзал и мучил, пока ты полностью не подчинилась бы моей воле — безоговорочно и целиком. Я безумно тебя люблю, сокровище мое, но я буду твоим господином.
Савийя неуверенно смотрела на него, пытаясь понять, говорит ли он серьезно или шутит.
— Подойди ко мне, дорогая, — тихо проговорил он.
И тут она стремительно кинулась к нему в объятия, словно ребенок, которому нужна защита.
Долгие часы этого жаркого дня они лежали на солнце и говорили о себе и об их любви.
Ближе к вечеру, когда жара стала невыносимой, маркиз уговорил Савийю искупаться в озере.
Глядя, как она плывет, он думал, что невозможно представить себе ничего прекраснее ее белоснежного тела, которое просвечивало сквозь серебристую рябь прозрачной воды.
Казалось, она принадлежит этим деревьям, цветам, и таинственным лесным теням. Когда она, наконец, вышла из озера, вода блестела на ее теле, словно капли росы. Он крепко притянул Савийю к себе, словно испугавшись, что потеряет ее.
— Теперь я точно знаю, — проговорил он своим звучным голосом, — что ты — водяная нимфа, и, если я не буду крепко держать тебя, ты исчезнешь, словно утренний туман, и мне уже больше никогда не удастся тебя отыскать.
Она тесно прижалась к нему и обхватила руками за плечи, наслаждаясь его поцелуями, сначала нежными, а потом жаркими и настойчивыми. И вскоре он подхватил ее на руки и унес обратно к усыпанному лепестками ложу, на котором они провели почти всю ночь.
