Они ели и пили. Мужчины переговаривались между собой, но женщины почти не участвовали в беседе. Маркиз заметил, что Савийя тоже все время молчит.
Взяв ее руку, он благоговейно поднес ее к своим губам.
Пальцы ее затрепетали, но она по-прежнему ничего не сказала. Конечно, в этот момент говорить было бы трудно: цыгане начали петь.
Их голоса сливались в завораживающей гармонии и постепенно ускорялись, так что воздух словно дрожал от волнения и страсти.
Начало темнеть. У них над головами зажглись звезды, над вершинами деревьев показалась луна.
Отбрасываемый пламенем костра неровный свет, музыка от которой буквально вибрировал воздух, странные четкие черты скуластых лиц, певших цыган — все это составляло удивительную, волшебную картину. Наслаждаясь происходящим, маркиз думал, что никогда в жизни не забудет вечера своей необычной свадьбы.
И, наконец, начали танцевать женщины.
Они не были так грациозно-воздушны, какой была в танце Савийя, но тем не менее их исполнение было поразительно умелым и захватывало зрителя.
Маркиз решил, что большинство исполнявшихся ими танцев были русскими. Иногда танцовщицы двигались медленно, чувственно и плавно, напоминая лебедок, скользящих по гладкой поверхности пруда, посеребренного лунным светом. Но уже следующий танец мог оказаться необузданно страстным и стремительным, так что маркиз чувствовал, как убыстряется ритм его сердца. Танец настолько захватывал, что временами маркизу начинало казаться, что он сам принимает в нем участие.
Музыка становилась все более быстрой и волнующей, голоса звучали все громче… Скрипки словно слились с самой ночью.
Но, наконец, вайда встал со своего места.
— Теперь вы уходите, — сказал он маркизу.
Савийя протянула руки к человеку, которого всю жизнь считала своим отцом.
Маркиз услышал, как она прошептала:
— Увижу ли я тебя когда-нибудь?
— Вряд ли, — ответил вайда по-английски. — Но ты останешься в моих мыслях и моем сердце: там, где была всегда.
На секунду старый цыган крепко обнял Савийю, а потом отпустил ее, разжал ее руки, обвивавшие его шею, и подвел ее к маркизу.
— Она ваша, — сказал он. — Берегите ее.
— Обещаю, — ответил маркиз.
Мужчины крепко пожали друг другу руки, а потом Савийя увела маркиза к своей кибитке.
Маркиз только теперь заметил, что, пока он любовался танцами цыган, в кибитку запрягли двух белых лошадей. Он уселся на козлы рядом с Савийей, однако вожжей не оказалось: лошадей повели под уздцы сами цыгане.
Мужчины, продолжая играть на скрипках, пошли впереди, а следом за ними двинулись женщины, которые несли в руках, насколько мог рассмотреть маркиз, какие-то свертки и корзинки.
Следом за ними поехала кибитка Савийи. В ту секунду, когда им предстояло скрыться за деревьями, маркиз оглянулся и увидел, что вайда остался стоять на опустевшей вырубке у костра.
Опирающийся на свой серебряный посох предводитель цыган выглядел очень внушительно и в то же время казался одиноким: это был настоящий король, пусть он и правил очень небольшим сообществом людей.
Процессия шла по лесу, петляя между деревьями, где было настолько темно, что маркиз не мог разобрать дороги. Спустя некоторое время они остановились.
Лошадей выпрягли из кибитки. Продолжая сидеть на козлах, маркиз с Савийей наблюдали за тем, как женщины начали разводить небольшой костер.
Те цыганки, которые несли свертки, положил их на землю под густыми ветвями одного из деревьев, чуть в стороне от жара костра.
Поверх свертков положили ковры, которые потом засыпали цветочными лепестками — именно они и наполняли корзинки, которые несли с собой женщины. Лепестки были всех мыслимых цветов — красные, розовые, белые, оранжевые, желтые, сиреневые.
Потом цыганки начали танцевать вокруг костра, поначалу медленно и плавно. Но потом темп их танца начал ускоряться, движения становились все стремительнее и жарче.
В свете костра их фигуры казались воплощением некой примитивной древней красоты. Танец длился довольно долго, а потом танцовщицы одна за другой начали исчезать в темноте, отступая за деревья. Скрипки продолжали свою песню.
Музыканты ушли последними, но наконец и они исчезли в тенях леса.
Савийя сошла с козел и, подойдя к костру, посмотрела вслед своим соплеменникам.
Маркиз присоединился к ней.
Последние далекие ноты скрипок словно затрепетали в воздухе, а потом стихли, и в лесу наступила тишина.
— Ты заметил, — спросила Савийя очень тихо и печально, — что они… не смотрели на меня? Они больше… не станут со мной даже разговаривать.
В ее словах звучала такая душевная боль, что маркиз поспешил обнять ее.
На голове у Савийи больше не было украшенной драгоценными камнями короны, которая была надета на ней во время свадебного обряда, и ее волосы шелковой волной упали ему на плечо. Осторожно подняв руку, он начал нежно их гладить.
— Я теперь… никто! — прошептала она. — Я теперь даже не колдунья!
— Ты — моя жена, — возразил ей маркиз полным любви голосом. — И ты околдовала меня, Савийя, с первой нашей встречи. Я нахожусь во власти твоих чар и никогда не смогу стряхнуть их с себя!
Он услышал, как Савийя тихо вздохнула. Подняв голову, она заглянула ему в лицо. В свете луны ее глаза казались бездонными.
— Ты уверен… что этого будет достаточно? — спросила она. — Я так мало могу тебе дать! Теперь я даже не знаю, кто я и что я!
— Зато я тебя знаю, — ответил он. — Я знаю, что ты стала для меня идеалом женщины: в тебе воплощено все, что я хотел видеть в моей жене. И я буду любить, лелеять и обожать тебя всю мою оставшуюся жизнь.
Эти нежные слова заставили Савийю затрепетать.
И так же тихо, как начиналась цыганская песня скрипок, так бережно, как падает на гладкую воду пруда первая капля весеннего дождя, маркиз поцеловал ее, прижимая к своему сердцу.
Но очень скоро он ощутил, что в ней загорается такое же пламя, какое бушевало в нем самом, и его поцелуй стал жадным, властным, полным страсти.
Чувствуя неизъяснимый восторг, он целовал ее до тех пор, пока в мире не осталось ничего, кроме их желания соединиться до конца, став одним существом.
И когда высоко над деревьями встала луна, а костер рассыпался красными угольями, они легли на усыпанное цветочными лепестками ложе, которое приготовили для них цыганки, и на уютной поляне слышен был только любовный шепот.
Маркиз постарался встать как можно тише, чтобы не разбудить Савийю.
Спящая, она показалась ему очень юной. Лицо ее светилось счастьем.
