Его жезл желания вздымался кверху, грудь ходила ходуном. Эвелин чувствовала необходимость объясниться, как-то сгладить ситуацию.
— Есть слишком много таких вещей, которые уже нельзя исправить, и мы не должны… не можем…
— Ну что ж, — буркнул он и резко сел.
Чтобы не смотреть на него, Эвелин начала поправлять на себе одежду, потом поднесла руку к волосам. Одна густая прядь выбилась из прически и повисла над плечом.
Натан несколько секунд наблюдал за ней, потом натянуто произнес:
— Ради Бога, скажи мне, что, по-твоему, нельзя исправить? Скажи, и я все исправлю.
— Это трудно объяснить, — отозвалась она. Надежды, разочарования и страх — страх, который не отпускал ее ни на минуту: она все время боялась, что ей опять придется пережить ту почти невыносимую боль, от которой она с таким трудом избавилась… — Я не могу вернуться к прошлому, Натан. Не знаю, как тебе объяснить. Скажу только, что я стала другим человеком. Я больше не желаю быть женой ради поддержания статуса и привилегий.
— Что?! — удивленно воскликнул он, вскочил на ноги, застегнул брюки и обернулся к Эвелин, упершись руками в бока. — Что ты хочешь этим сказать?
— Только не надо делать вид, что мы с тобой поженились по какой-то другой причине, — проговорила она, нагнувшись, чтобы разгладить юбки.
— Ты не права, — отрезал Натан. — Все на самом деле было не так, и ты это знаешь, Эви. — Он вдруг схватил ее за подбородок, заставив посмотреть ему в глаза. — Ты это знаешь!
Она спокойно отвела его руку от своего лица.
— Наши отношения пошли прахом после смерти Робби.
— О Господи, чего же ты хочешь? — закричал Натан.
— Я хочу любви, Натан! Я хочу знать, что ничто не сможет нас разлучить и, что мы всегда будем вместе!
Натан выпучил глаза:
— И это все, что тебе нужно?
До сих пор ей никак не удавалось облечь в слова свои потаенные желания, но сейчас у нее получилось. Она сказала это совершенно искренне. Он нужен ей, но только при таком условии. На меньшее она не согласна.
— Я люблю тебя, Эвелин! — прорычал Натан, теперь его глаза сверкали гневом. — Люблю, люблю! Сколько раз я должен это повторить? Я всегда любил тебя!
— Не надо, Натан. — Она покачала головой. — Нельзя забыть прошлое…
Он взял ее лицо в ладони и повернул к себе.
— Послушай меня, Эви. Я любил тебя тогда и люблю сейчас. Может быть, моя любовь не всегда была такой, как тебе хотелось, но, Бог свидетель, я любил тебя как умел.
Прости, если я не говорил тебе, что моя любовь будет вечной, но у меня никогда не было в этом ни малейших сомнений.
— Ты нуждался в своих друзьях и развлечениях больше, чем во мне…
— Я делал много такого, о чем теперь сожалею. — Он внимательно посмотрел ей в глаза. — Я тоже изменился, Эви.
Она почувствовала, как с сердца ее упали невидимые оковы. Ей хотелось избежать его взгляда, но Натан поднял ее лицо, заставив взглянуть на него.
В его глазах застыла боль, которую она знала лучше, чем он думал. Боль человека, брошенного на произвол судьбы.
— Поверь, Эви, я буду любить тебя всегда. Всегда. До тех пор, пока мы дышим.
Она замерла.
Он погладил ее по щеке, заглянул в глаза, нагнулся и нежно поцеловал.
— Всегда, — прошептал он и снова ее поцеловал. — Всегда.
Обмякнув всем телом, она прижалась к мужу и обвила руками его шею. Кто-то стучал в дверь, но это казалось таким неважным. Однако стук не прекращался.
Натан поднял голову, не отрывая взгляда от жены.
— Уходите! — рявкнул он.
— Прошу прощения, милорд, но дело не терпит отлагательства! — крикнул Бентон из-за двери.
— Уходи!
— Милорд, это срочно! — настаивал дворецкий.
— Проклятие! — пробормотал Натан и тряхнул головой. Он убрал руки с лица Эвелин и обернулся к двери, почти скрытой за декоративными деревьями.
— Если ты напрасно меня потревожил, завтра же будешь подковывать лошадей в кузнице! — крикнул он. — Входи!
Дверь слегка приоткрылась, и Бентон скользнул в комнату. Эвелин заметила, что он тактично не поднимает глаз от ковра.
— Приехали гости, милорд.
— Это и есть твое срочное дело? Принеси мне ружье, Бентон, я сейчас тебя застрелю! Кто приехал — Уилкс? Доннелли? Скажи им, пусть спят в конюшне!
— Прошу прощения. Это не лорд Доннелли и не сэр Уилкс. Это маркиз и маркиза Садли, а также барон и баронесса Уэйнрайт. Кажется, произошло какое-то недоразумение. Они говорят, что приглашены к нам сегодня на ужин.
Эвелин ахнула и взглянула на мужа. До обоих, наконец, дошло: приехали их родители! Вместе!
— О Господи! — Натан вздохнул и махнул Бентону: — Проводи их куда-нибудь и покорми. Но, во имя всех святых, пожалуйста, оставь нас на минуту!
— Слушаюсь, сэр, — отозвался дворецкий и быстро вышел, прикрыв за собой дверь.
Натан посмотрел на Эвелин, подозрительно сощурившись.
— Наверное, это знак свыше, — проворчал он, — иначе, почему наши родители приехали к нам именно сегодня вечером?
Действительно, произошло недоразумение: записка Александры Дюполь затерялась в суматохе пожара. Александра собиралась пригласить всех к себе, но маркиз, отец Натана, попросил ее поменять планы: он хотел, чтобы ужин состоялся в Истчерче. Дюполи с уважением отнеслись к его просьбе и решили, что их присутствие на семейном вечере будет неуместно.
К сожалению, записка осталась непрочитанной.
Тем не менее, их родители расположились в голубой гостиной. Мать Натана — маленькая, но плотная женщина — сидела рядом с матерью Эвелин, которая была чуть моложе и крупнее, с такими же светло-карими глазами, как у дочери. Отец Натана, маркиз, поседел, но сохранил стройную фигуру, в отличие от отца Эвелин, который заметно пополнел с тех пор, как Натан в последний раз его видел.
— Здравствуйте, мои дорогие! — Натан шагнул в комнату и пошел по ковру. — Какая приятная неожиданность!
Он поприветствовал каждого и объяснил, что записка была утеряна. По счастью, это обстоятельство только развеселило гостей.
— Бентон, принеси вина, — распорядился Натан, указав на буфет. — Эвелин скоро спустится. Мы с ней очень рады, что вы приехали, — сказал он и только сейчас заметил, что Бентон уже подал вино — еще до того как Натан вошел в гостиную.
— Дорогой, мы должны отметить возвращение Эвелин в Истчерч! — воскликнула его мать. — Клянусь, это самая радостная новость, которую я услышала за год!
— Она не была здесь… четыре или пять лет? — спросил его отец.
— Три года.
— Что ж, хорошо, что она, наконец, вернулась домой! — смущенно проговорил он и поднял свой бокал, чтобы чокнуться с Натаном.
