— Мне очень нравилась эта оранжерея, — объяснила она ему.
— Вы должны послушать жену, — сказала леди Уэйнрайт, изучая свои карты. — Это поможет Эвелин окончательно прийти в себя, чтобы стать хорошей женой и хозяйкой поместья. Ты нужна Натану.
Эвелин растерянно взглянула на мужа.
Он чувствовал себя таким же беспомощным, как и она.
— Прошу прощения. — Эвелин аккуратно отложила в сторону карты, встала и оглядела четверых гостей. — Я и не знала, что подвела вас всех.
— Никто так не говорит, Эвелин, — возразила леди Уэйнрайт. — Просто мы беспокоимся о тебе.
— Ты хочешь сказать: беспокоитесь о своей репутации, — спокойно поправила она.
— Да как ты смеешь! — рявкнул отец Натана.
— Извините, — громко сказал Натан, резко поднялся на ноги и, обогнув стол, обнял Эвелин. — Спасибо вам всем за участие. Я понимаю, что вы желаете нам добра, но этот вопрос касается только нас с женой. Если вы не возражаете, мы пойдем спать. Бентон, пожалуйста, проводи гостей в их покои, когда они будут готовы. — С этими словами он вывел Эвелин из гостиной, избавив ее от непрошеных суждений по поводу их семейных отношений.
— Какой развод, Эвелин? — гневно воскликнула ее мать на следующее утро.
Эвелин сидела за туалетным столиком, обхватив лицо руками.
Она провела ужасную ночь, первую половину которой бесцельно бродила по комнате, а вторую ворочалась в постели, пытаясь примирить необычные события последних дней с теми чувствами, которые за три года успели укорениться в ее душе.
Она вспоминала чудесный пикник и, конечно, разговор с Натаном. Его слова до сих пор не давали ей покоя, наполняли сердце теплом и заставляли по-другому взглянуть на вещи.
Но потом приехали их родители. Утром Эвелин честно поделилась с матерью своими мыслями, чем привела ее в ужас. Выяснилось, что для нее даже думать о разводе — безумие. Баронесса Уэйнрайт еще не успела высказаться по этому поводу, но было видно, что ее просто распирает от возмущения.
Она сердито мерила шагами комнату, а Эвелин тупо смотрела на горячий шоколад, который принесла Кэтлин перед тем, как баронесса бесцеремонно выпроводила ее из спальни.
— Мне стоило немалых трудов держать маркизу в неведении, — раздраженно продолжила ее мать. — До нее доходили слухи из Лондона о твоем романе с этим негодяем Данхиллом. Я уж не говорю о твоем участии в этом ужасном скандале между принцем и принцессой Уэльскими.
— Но это неправда…
— Главное, дочь, что ей известны все эти сплетни! Хорошо хоть, что она не слышала о твоей нелепой идее развестись!
— Так будет лучше для всех…
— Молчи, Эвелин! — рявкнула мать. — Из всех глупостей, что ты вытворяла, эта самая возмутительная! Мало мы из-за тебя натерпелись? А сколько усилий мы приложили, чтобы ты, наконец, вернулась к Линдсею!
О да, было все — письма, утомительные нравоучения, многочисленные визиты в Истчерч… Смиренно вздохнув, Эвелин взяла чашку с шоколадом и сделала глоток.
— Сколько мы выстрадали в результате твоего безумия, и все ради чего? Чтобы ты устроила новый, еще более грандиозный скандал?
Эвелин со стоном опустила голову, положив щеку на стол.
— Скажи, пожалуйста, — баронесса резко обернулась, — почему ты решила окончательно опозорить всех нас?
— Я никого не хочу позорить, — устало возразила Эвелин. — Мы с Натаном три года жили отдельно и…
— Это было твое решение, а не его, — сердито перебила мать.
— Разумеется, — спокойно согласилась Эвелин. — Но он не возражал. Вообще говоря, никто из вас не возражал. Похоже, все считали, что мне лучше уехать из аббатства… а ты, мама, поместила бы меня в приют для душевнобольных, если бы Натан это позволил.
— Какой вздор! Как ты могла так обо мне подумать?! Я хотела помочь тебе, Эвелин! Неужели ты не помнишь, как я волновалась за тебя, как мы с твоим отцом приводили к тебе врачей? Я хотела, чтобы ты перестала с таким противоестественным отчаянием цепляться за свое горе!
Желая закончить эту беседу, Эвелин встала и ушла в гардеробную.
Баронесса поспешила за ней.
— Все это в прошлом, а мы должны жить настоящим, — сухо проговорила она. — Я не понимаю, почему ты решила развестись.
— Что же здесь непонятного? — раздраженно спросила Эвелин, распахивая двери гардероба. — Мы с Натаном пытались наладить наши отношения, мама, но у нас ничего не вышло. Мы долгое время жили отдельно, и теперь уже невозможно преодолеть ту пропасть, которая пролегла между нами.
— Не говори глупости. — Мать потянулась через плечо Эвелин, сняла с вешалки строгое коричневое дневное платье и бросила его дочери. — Со временем ты забудешь об этой трагедии. Ребенок родился болезненным, и с самого начала было ясно, что он долго не протянет. Мы все предупреждали вас, чтобы вы не слишком к нему привязывались. Природа иногда бывает очень жестокой, а вы плохо подготовились к неизбежному.
— Мы не могли не привязаться к этому ребенку — так же как не могли не привязаться к вам, своим родителям. Это кощунственно — обвинять нас в том, что мы слишком любили своего сына!
Баронесса сверкнула глазами.
— Послушай, Эвелин, зачем ты усложняешь всем нам жизнь? Что толку печалиться о прошлом?
— Мне было немного легче в Лондоне, — сказала Эвелин и сунула коричневое платье обратно в гардероб, достав вместо него золотисто-желтое. — Но здесь, в Истчерче, все напоминает мне о Робби! Я постоянно представляю себе его лицо, слышу его смех, вижу его живого в каждой комнате!
Она оттеснила мать в сторону и вернулась в спальню.
В глазах ее стояли слезы. Неужели сейчас, спустя три года после его смерти, ей по-прежнему надо оправдывать свое горе? Неужели никто не понимает, как тяжело видеть его каракули на стене или дорожку в розарии, по которой он катал маленькую деревянную лошадку на колесиках, приделанных Натаном? Или как разрывается на части ее сердце, когда она всего лишь проходит мимо закрытой двери детской?
— Да, это тяжело, — сказала мама, похлопав ее по колену. — Господь забирает тех, кого мы любим, но помогает нам совладать со своим горем. Ты должна открыть свое сердце, Эвелин. Позволь Ему помочь тебе.
— Я уже почти справилась, мама, — возразила Эвелин.
— Нет, — стояла на своем баронесса. — Если ты до сих пор не можешь жить в Истчерче, значит, тебе не дает покоя прошлое. Ты идешь на поводу у своего горя.
— От него не так просто избавиться, — мрачно изрекла Эвелин. — В моем сердце зияет пустота, которую я ничем не могу заполнить. — Она прижала кулак к груди. — Но, видит Бог, я пытаюсь это сделать.
