Пол задумчиво уставился на потолок.
— Не могу, — резко произнес он, — показаться там в таком состоянии. Еще рано… К тому же… мне предложили сыграть.
Джон устало прикрыл глаза.
— И что это за игра? — спросил он, хоть и прекрасно знал ответ.
— А ты как думаешь? Большая партия у Зуана Меммо, конечно.
— Но я решил… он вас не пригласит. Разве ставки не слишком высоки?
— Неужели ты и правда поверил, что я пропущу такое? За дурака меня держишь?
— За дурака, но не за полного идиота, — оборвал его Керью.
— Как думаешь, чем я занимался последние несколько дней? — спросил Пол. — Не хочешь узнать, как мне удалось получить позволение на игру?
— Не особенно.
— Я отдал в залог камни, — тихо, как на исповеди, заговорил Пиндар. — Чтобы купить их, продал все акции Левантийской компании. А теперь сокровища в руках Меммо.
— То есть вы отдали все за возможность сыграть?
— Голубой Султан того стоит. И он будет моим, — нервно сглотнул Пол. — Все или ничего. Мне нравится, а тебе?
— Почему вы не послушали Констанцу?
— Да-да, она все рассказала. Это ведь ты ее подговорил? — отмахнулся купец.
Керью хмыкнул.
— Но вы разоритесь!
— На этот раз нет.
— Откуда знаете?
— Откуда знаю? — Пол стиснул зубы. — Чувствую… повезет.
— Вы разоритесь, — повторил Джон.
Пол наконец повернулся к слуге. Глаза торговца горели, будто он не спал спокойно несколько месяцев.
— Ты не понимаешь! Это помогает мне жить!
К лестнице палаццо подплыла гондола Амброза. Еще одна лодка появилась из-за поворота и преградила ей путь.
Маслянистые воды невыносимо воняли. Джонс в отчаянии прижал к огромному носу батистовый платок, смоченный розовой эссенцией.
— Простите, синьор, это палаццо синьоры Констанцы Фабии? — спросила монашка лет двенадцати-тринадцати.
Информатор Левантийской компании безразлично посмотрел на нее. Монахини интересовали его только тогда, когда могли предложить что-нибудь редкое для библиотек и коллекций. Например, искусную акварель сестры Вероники, или реликвию вроде обломка берцовой кости святого Джона, или капли грудного молока Богоматери (одно из достойнейших приобретений за последнее время).
Но даже в этом насквозь порочном городе не каждый день монахиня разыскивает куртизанку.
— Куртизанка Фабия? — удивленно переспросил Амброз.
— Si, signore. La cortigiana honesta[28].
— Простите мою дерзость, но кто ее разыскивает?
— Евфемия. — Высокий пронзительный голос с венецианским акцентом резал слух. — Суора Евфемия, — гордо добавила девочка.
Когда она сказала, к какому ордену принадлежит, густые брови коллекционера едва заметно дернулись вверх.
— Вы далеко забрели от дома, дорогая моя. — Амброз прекрасно знал конвент на острове, много раз бывал в садах и в мастерской суоры Вероники, но решил не говорить об этом девочке. — Вы ведь не должны выходить за пределы монастыря? — подмигнул он собеседнице. — Думал, в вашем ордене строгие предписания на этот счет.
— Господь с вами, сударь, я всего лишь конверса, — улыбнулась та. — Только клирошанкам нельзя. Хотя если Старая Фурия… то есть суора Пурификасьон станет аббатисой, то запретят всем без разбора… Она говорит, это прямая дорога к тяжкому греху, но нам все равно, особенно теперь, когда преставилась святая суора Бонифация, да упокоится ее душа с миром…
— Так-так, достаточно, благодарю за столь подробный ответ, думаю, я все понял, — процедил Амброз, не отнимая от носа надушенного платка. — Скажите, сестра…
— Можете звать меня просто Фемия.
— Мило с вашей стороны, Фемия. — Джонс растянул губы в некоем подобии улыбки. — Как вы сюда попали?
Бойкая монахиня в арендованной на скорую руку гондоле явно наслаждалась неожиданным выходным.
— Мне подсказал Просперо Мендоза, синьор.
— Мендоза? — Амброз нахмурил брови и медленно опустил платок. — Ювелир из гетто?
— Точно. Он ваш друг?
Охотник за диковинками так пристально воззрился на суору, что у нее внутри все бы похолодело, если бы девочку не грела важность миссии.
— Он сказал, что здесь я, скорее всего, смогу найти иностранного джентльмена. — Евфемия с нескрываемым изумлением уставилась на огромный нос мужчины, но потом взяла себя в руки и прислушалась к его акценту. — А вы ведь и сами нездешний?
— Да, Фемия. Поэтому позволь помочь тебе.
Если девочка и заметила, как пристально рассматривает ее собеседник, то виду не подала. Амброз сделал над собой усилие и улыбнулся, словно добрый дядюшка.
— Тебе повезло, я знаю всех в округе. Кого ты разыскиваешь?
Услышав ответ, Джонс театрально всплеснул руками.
— Святые небеса! — возопил он, обратив на Евфемию полный восхищения взгляд, и девочка наверняка решила, что их случайная встреча — исключительно ее заслуга. — Кто бы мог подумать? Джон Керью — мой близкий друг. Я всегда считал его интересным мужчиной. Побудь со мной немного. — Он похлопал по соседнему сиденью в маленькой каюте гондолы. — Расскажи, зачем он тебе нужен.
Амброз быстро взглянул на окно Констанцы, но льняные занавеси были плотно задернуты.
— О нет, синьор, не могу! — решительно замотала головой Евфемия.
— Не дури, дитя! Что значит «не могу»? — с плохо скрываемым раздражением спросил Джонс.
— Я передам ему послание сестры, покажу письмо, которое ее подруга-англичанка написала своему торговцу из Константинополя, и сразу поеду домой. — Девочка осторожно похлопала по складкам сутаны, словно до смерти боялась не оправдать доверия. — И тогда он поймет, что это действительно она.
Лицо коллекционера, и так раскрасневшееся от солнца, побагровело еще сильнее. Казалось, сейчас он то ли разразится руганью, то ли запоет песню, а возможно, сделает и то и другое одновременно. Мужчина шумно выдохнул, словно выпустил газ из воздушного шара.
— Значит, свидание? Что ж, понимаю, — как ни в чем не бывало протянул Амброз, потрогав зловонную воду за бортом. — А ты умница, девочка. Вот бы и мне таких исполнительных слуг. — Джонс начал лениво обмахиваться веером. — Свидание. Как банально! Речь ведь идет об этом? — хитро взглянул на нее мужчина. — Подумать только, я ведь мог бы помочь ему. Poverino! Бедняга Джои! — Громко вздохнув, Амброз деловито зашарил по ящикам на полу. — Что ж, мне пора.
— А почему poverino?
— Ну, потому что уехал. Отплыл на корабле. Испугался разговоров об эпидемии, — тихо бормотал коллекционер, суетясь на корме. — Я посоветовал, ради его же блага.
