взорвется граната. – Фон Хагеманн спокойно слушал его оправдания, в то время как его глаза скользили по окнам первого этажа, как будто что-то там искали. Или кого-то. – …это не моя вина, господин майор. Просто это происходит со мной, когда я слышу гул, грохот, треск. Этот глухой шум, когда снаряд врезается в землю. И взрывается… Однажды я просто шел. Больше ничего не помню. Товарищи, должно быть, несли меня, сначала они подумали, что я убит…
Теперь майор нашел то, что искал, и победная улыбка тронула его лицо. Приложив руку к фуражке и слегка наклонив голову, он поприветствовал кого-то, но уже не по-военному лихо, а любезно и красиво. Это был мужской привет, явно адресованный даме.
– …они избили меня до полусмерти, господин майор. Потому что они подумали, что я симулирую. Но это не так. Просто я не пригоден к военной службе… Я слишком чувствителен… А кого я вообще не выношу… так это крыс…
Должно быть, та особа наверху, у окна, удалилась, потому что очаровательная улыбка майора сменилась презрительным выражением.
– Так ты дезертировал, верно?
Какое страшное слово. Гумберт знал, что дезертиров ждет смертная казнь. Петля. Пуля в затылок. И все – конец.
– Нет-нет, господин майор! – взволнованно воскликнул он. – Я же вам сказал: совсем помешался в рассудке. Не знаю, что на меня нашло, зачем я надел эти платья.
– Да неужели? – с иронией в голосе произнес фон Хагеманн. – А я думал, что ты давно носился с этой мыслью – переодеться в бабу.
Снова эта обидная ухмылка. Злорадная и порочная. Что это был за человек, зачем он ему доверился?
– Простите, господин майор, но эта мысль никогда не приходила мне в голову. Клянусь. Я не такой, каким вы, возможно, меня представляете.
Фон Хагеманн слегка раздраженно поднял брови, но решил не вдаваться в подробности. Куда важнее для него был другой вопрос:
– Как давно ты здесь?
– Со вчерашнего вечера, господин майор. Но заметили меня только сегодня утром.
Взгляд майора стал более напряженным, казалось, он хотел им просверлить лоб Гумберта насквозь. Это был взгляд, вызывающий страх.
– А что господа? Неужели графиня приняла тебя на работу?
– Нет-нет, господин майор. Я вообще пока не видел никого из господ.
– Но с прислугой ты уже поболтал, так ведь?
– С женщинами на кухне.
Щеки фон Хагеманна дернулись, он бросил быстрый взгляд в то самое окно, а затем приказал тихим голосом:
– За мной. В мою машину. И больше никаких спектаклей, ясно?
Гумбертом овладело смутное чувство, что он допустил какую-то роковую ошибку, но он не понимал, где была ловушка. Теперь ему оставалось только надеяться на лучшее: он целиком и полностью зависел от этого человека, так сказать, все бросил на чашу весов.
– Подожди-ка, – повелительно прошипел майор. – Оставайся на месте. Сделай вид, будто рассказываешь мне что-нибудь.
Через боковой вход во двор вбежали три служанки, они несли свернутые ковры и плетенные из тростника выбивалки. Кажется, среди них была и та девушка с круглыми голубыми глазами и рыжими локонами. Хихикая и болтая, они пробежали мимо них, сделав книксен майору – на него тот ответил равнодушной гримасой – и направились по мощеной дорожке в сторону замка. Вероятно, там был луг, где сушили белье и выбивали ковры.
– Ну, давай! Пошли-пошли! Садись сзади. Ложись на заднее сиденье. Ну давай же. Еще ниже! И развяжи наконец этот нелепый чепчик.
Гумберт повиновался указаниям. Двигатель машины дважды отказывался заводиться, но с третьей попытки они все же тронулись. Водил фон Хагеманн жестко. Машина подпрыгивала и раскачивалась из стороны в сторону. Когда они проезжали через лужи, брызги разлетались во все стороны, ударяясь об кузов. Гумберта дико швыряло среди кучи пакетов и коробок. Он сделал несколько неудачных попыток развязать ленты чепца, но в конце концов просто оторвал их и стянул с головы нелепый головной убор. Как ни странно, после этого он почувствовал облегчение и осмелился взглянуть по сторонам.
Они ехали вдоль какой-то реки, этот широкий буро-желтый поток, кое-где выходящий из берегов, затопил всю дорогу. Гумберт увидел две баржи, вяло скользящие по воде, а вдалеке парус – возможно, это была рыбацкая лодка. В остальном пейзаж был однообразный: луга и пашни, несколько коров, девушка на другой стороне реки, красные и серые крыши, остроконечный шпиль церкви между ними. Когда солнце заслоняли тучи, бурые потоки воды поблескивали так, будто по ним проплывали осколки стекла. Он не видел майора целиком – лишь плечи и затылок. Только когда кренило набок, можно было разглядеть и его руки, держащие руль. Теперь он был в коричневых кожаных перчатках. Затем Гумберт заметил в зеркале заднего вида полные гнева глаза майора и услышал его лающий голос. Мотор громко тарахтел, из-за этого Гумберт не мог разобрать слов. Он снова лег, испугавшись очередного потока брани.
Поездка длилась недолго, машина подпрыгнула над бордюром, и фон Хагеманн так резко затормозил, что Гумберт проскользнул между сиденьями.
– Эх! Где же он? Черт возьми!
– Здесь… Я здесь, господин майор.
Когда Гумберт наконец с трудом выбрался из-под картонной коробки, фон Хагеманн облегченно вздохнул и кратко объяснил: он боялся, что Гумберт по дороге выпрыгнет из машины. В этом случае его должны были немедленно расстрелять.
– Выходи. Быстро. В этом одеянии ты просто клоун.
Гумберт с ужасом обнаружил, что грузовик был окружен солдатами. Растерянные, ухмыляющиеся, недоверчивые лица, пальцы, указывающие на него. Взрыв хохота, который майор сначала терпел, но затем быстро пресек.
– В камеру. И крепко заприте дверь.
– Слушаюсь, господин майор!
Ступая по мокрой глине, Гумберт прошел в низенькое строение, которое, судя по запаху, было большим коровником. Позади шагали фельдфебель и два солдата с наведенными на него автоматами. Мельком он увидел в полутемной комнате несколько пятнистых коров и телят, которых держали на привязи. Потом он почувствовал вонь коровьего навоза, которая всегда вызывала у него отвращение.
– Оставь его. Ну и трюк! – услышал он чей-то крик. Вдруг все вокруг исчезло в темном кружащемся водовороте, неумолимо затягивающем его все глубже и глубже. Гумберт знал, давно знал, что бороться с обмороком бессмысленно, он просто должен был пережить его, опуститься на самое дно и переждать, пока злодейка-судьба снова вытолкнет его наверх, в тот мир, что решил мучить его до конца.
Когда он открыл глаза, словно после столетнего сна, он увидел золотистый луч света, в котором бесчисленные крошечные существа исполняли изящный эльфийский танец. Некоторое время он наблюдал за этим захватывающим зрелищем, за поднимающимися и опускающимися нежными точками, за их кружением, невесомым скольжением – пока до него не дошло, что это была стайка мошек, танцующих в свете, падающем из окна коровника. Гумберт с трудом распрямился и сел, потер лоб и оглядел свое странное одеяние. К нему постепенно возвращались воспоминания.
