Войска не двигались.
Фидэ-Йори устал смотреть, глухое раздражение начинало подниматься в нем. Он спросил Йокэ-Муру.
— Генерала невозможно найти, — сказали ему. — Его армия вооружилась и готова выступить по первому знаку, но до сих пор только две тысячи человек покинули крепость.
Наконец, к вечеру, враги заволновались. Они двинулись к городу. Солдаты Йокэ-Муры, расположенные на холме, тотчас ринулись вперед. Блеснул огонь, битва началась. Враги были многочисленны. При первой стычке они отбросили войска сегуна.
— Почему Аруфза не двигается? — говорил сегун. — Что это, измена? Я, право, не понимаю, что происходит.
В башне послышались многочисленные торопливые шаги, и вдруг на площадку вышел Йокэ-Мура.
В руках он держал большой пук рисовой соломы. Люди несли за ним хворост.
Генерал быстро отстранил придворных и даже сегуна. Он устроил огромный костер, потом поджег его.
Вскоре взвилось пламя, светлое, блестящее. Его зарево осветило башню и помешало видеть долину, охваченную сумерками.
Иокэ-Мура, свесившись через перила, заслонил глаза рукой и старался разглядеть в темноте. Он заметил движение армии Аруфзы.
— Хорошо, — сказал он.
Он быстро спустился, не отвечая на многочисленные вопросы, которыми осаждали его со всех сторон, и стал недалеко от того места, где должен был кончиться подземный ход. Он должен быть окончен, так как уже с середины дня стук кирки прекратился. Оставили только небольшую часть земли, которую надо было пробить в последнюю минуту.
Вечером генерал стал прислушиваться, и вскоре он услышал глухой шум шагов. Враг вступил в подземелье. Тогда-то Йокэ-Мура зажег этот огонь на башне. Поэтому знаку Аруфза должен был двинуться и напасть на врага с другого конца подземного хода.
Наступила полная ночь. Йокэ-Мура со своими солдатами ждал в глубоком молчании.
Наконец послышались тихие удары. Стучали осторожно, чтобы производить как можно меньше шума.
Генерал со своими солдатами прислушивались, неподвижно стоя в тени. Они слышали, как падали куски земли, потом она рассыпалась, и можно было расслышать дыхание работающих.
Вскоре из отверстия показалась человеческая фигура. Она обрисовывалась на тени более черной, чем темнота. Фигура вышла, за ней следовала другая.
Никто не шевелился.
Они продвигались осторожно, оглядываясь со всех сторон. Дали выйти около пятидесяти человек, потом вдруг с дикими криками ринулись на них.
Они пытались укрыться в подземном ходе.
— Нас предали! — кричали они своим товарищам. — Не выходите, бегите!
— Да, изменники, ваши происки открыты, — сказал Йокэ-Мура, — и вы сами вырыли себе могилу.
Все те, которые вышли из подземного хода, были перерезаны. Крики умирающих наполняли крепость.
Прибежали с огнями. Явился сам Фидэ-Йори, среди шпалер, слуг с факелами.
— Вот что я искал, господин, — сказал ему генерал, указывая на зияющее отверстие. — Как ты думаешь теперь, хорошо бы я сделал, если бы покинул крепость?
Сегун молчал от удивления при виде опасности, которой он избежал.
— Никто больше не выйдет живым оттуда! — вскричал генерал.
— Но я думал, что они убегут через другой выход, — сказал Фидэ-Йори.
— Сейчас ты был удивлен бездействием Аруфзы в долине: он ждал, чтобы лучшая часть вражеской армии вошла в этот проход, чтобы загородить ей выход.
— В таком случае они пропали! — сказал сегун. — Прости, храбрейший из моих воинов, что я на минуту усомнился в тебе, но отчего ты не предупредил меня о том, что произошло?
— Государь, — сказал генерал, — везде шпионы, даже в крепости, во дворце, в моей комнате. Одно подслушанное слово — и они были бы предупреждены. При малейшем шуме птица, которую вы хотите поймать, улетит.
Никто больше не выходил из подземного хода.
— Они надеются спастись, — говорил Йокэ-Мура. — Они вернутся, когда заметят, что отступление отрезано.
Вскоре действительно послышались отчаянные крики. Они были так раздирающи, что Фидэ-Йори задрожал.
— Несчастные! — пробормотал он.
В самом деле, их положение было ужасно. В этом узком проходе, где едва могли двигаться два человека в ряд, где трудно было дышать, эти солдаты, пораженные, обезумевшие от страха, толкались, давили друг друга в темноте, желая во что бы то ни стало света, хотя бы ночного, который казался им блестящим в сравнении с этой роковой тьмой.
Страшным натиском выбросило несколько человек из подземного хода; они упали под мечами солдат.
Среди этих криков неясно слышались слова:
— Пощадите! Мы сдаемся.
— Откройте, дайте нам выйти!
— Нет, — сказал Йокэ-Мура, — для таких негодяев, как вы, нет пощады. Я сказал вам, вы сами вырыли собственную могилу.
Генерал велел принести камней и земли, чтобы засыпать отверстие.
— Не делай этого, умоляю тебя! — сказал Фидэ-Йори, бледный от волнения. — Эти крики раздирают душу. Они говорят, что сдаются; сделаем их пленниками, этого довольно.
— Тебе нечего просить меня, государь, — сказал Йокэ-Мура. — Твои слова — приказание для меня. Эй, вы там! — прибавил он. — Перестаньте выть, вас милуют; вы можете выйти.
Крики усилились.
Выйти было невозможно. При ужасной давке задавило много народа. Трупы заложили отверстие. Они образовали плотный вал, увеличивающийся с каждой минутой. Все должны были погибнуть. Земля дрожала от их топота. Они давили друг друга, кусались, сабли их впивались им в бока. Их латы ломались вместе с их костями. Они умирали среди непроницаемой темноты, задыхаясь в слишком узком склепе.
Напрасно старались снаружи очистить отверстие.
— Какая ужасная вещь война! — вскричал потрясенный Фидэ-Йори, бросившись бежать.
Вскоре крики стали реже, потом водворилось полное молчание.
— Конечно, они все умерли, — сказал Йокэ-Мура. — Остается только закрыть могилу.
Пять тысяч человек погибло в этом подземелье длиною в несколько миль.
Гиэясе подходил сам с пятьюдесятью тысячами солдат к Сумиоси[20]; он был в нескольких милях. Он прибыл по морю, держась подальше от берегов, чтобы его не увидели войска Мосса-Нори, расположившиеся лагерем на побережье провинции Иссе.
Гиэясе быстро узнал все планы защиты, предпринятые генералами Фидэ-Йори, и старался расстроить все замыслы своих противников. Он дал им преградить остров Нипон и, пустившись по морю, опередил их линии и высадился между Осакой и Киото. Ему хотелось как можно скорее осадить Осаку, взятие которой положило бы конец войне. Несмотря на свою болезнь, он добрался сюда, чтобы быть в центре борьбы, так как его ослабевшие нервы не позволяли ему переносить лихорадочное ожидание известий. Это он выдумал вырыть подземный ход под городом и подо рвом, чтобы проникнуть в крепость: он знал, что силой ее не взять. Эта смелая попытка могла удаться. Потеря двух тысяч солдат, взятых в плен на острове Стрекозы, раздосадовала его; но зато его утешил успех генерала Гашизуки, овладевшего деревней по соседству с Осакой. Он с нетерпением ожидал исхода сражения, сидя в своей палатке и поглядывая на океан, на котором качались военные джонки. Море было очень бурно, свежий ветер дул с океана и поднимал высокие волны, вспенивая их острые гребни. Плохо приходилось маленьким судам, рыбачьим лодкам. А флот принца Нагато был как раз в море.
