— Боюсь, что самое непосредственное!
В три шага Конистан пересек разделявшее их пространство, грубо обхватил ее, притянул к себе и впился ей в губы самозабвенным поцелуем. Эммелайн хотела вырваться, но не сумела. Дыхание замерло у нее в груди, колени подогнулись. Она не могла даже вообразить, какая сила толкнула его на подобное поведение, но ей показалось, что эта сила застигла врасплох даже его самого? Еще минуту назад он явно не собирался ее целовать. Теперь же ее губы были смяты и взяты в сладостный плен. Он так крепко прижал ее к себе, что под его натиском ее тело, подобно мягкому воску, запечатлело все изгибы его собственного, сильного и мускулистого тела. Как он дерзок! И как дурно с ее стороны позволять ему эту милую вольность! Необъяснимым образом руки Эммелайн обвились вокруг его шеи. «Неужели это и есть любовь?» — спросила она себя с ужасом и любопытством. Не может этого быть, ведь Конистан ей глубоко противен! Почему же тогда она с такой готовностью отвечает на его поцелуи?
Через минуту, когда к ней по крупицам начал возвращаться здравый смысл, Эммелайн принялась потихоньку отталкивать его. В горле у нее стоял ком, мысли путались. Она отодвинулась от него, не отрывая взгляда от пола, не смея поднять на него глаза. Только не сейчас.
Отвернувшись от Конистана, девушка подошла к одной из застекленных снизу доверху балконных дверей, выходивших в парк, и с удивлением обнаружила, что стекло испещрено каплями внезапно начавшегося дождя. Очень скоро господа должны были вернуться с тренировки. И в самом деле, судя по часам, пора уже было переодеваться к чаю.
— Эммелайн, — тихо произнес Конистан.
Он подошел к ней, и она почувствовала его и руки у себя на плечах. Какое дивное ощущение, когда мужчина тебя обнимает! Но она так и не повернулась к нему лицом. Это было не в ее силах! Эммелайн знала: стоит ей обернуться, и она о не сможет устоять и снова упадет в его объятия.
— Это не должно повториться, — прошептала она. — Я не могу вам позволить целовать меня, милорд.
Растерянная, перепуганная, Эммелайн чувствовала, как отчаянно вырывается ее сердце из крепостных бастионов, воздвигнутых ею много лет назад как раз для того, чтобы не давать воли самым заветным своим мечтам. Сокровенное желание, вздымаясь волнами, теснило ей грудь, грозя размыть преграды, разрушить все ее благоразумные планы на будущее. Слеза покатилась у нее по щеке, за нею другая. Эммелайн судорожно ухватилась рукой за красную бархатную штору.
— Я думаю, вы правы, — прошептала она. — Мне бы следовало глупейшим образом кокетничать с вами, не так ли? Неужели я ввела вас в заблуждение? Если да, то поверьте, в этом не было злого умысла.
Конистан сжимал ее плечи, чувствуя, что сгорает от желания. Он и сам не смог бы объяснить, что за буря страстей разыгралась у него в груди. Никогда прежде ему не случалось так терять голову из-за женщины. Ее волосы были гладко стянуты и уложены тяжелым узлом на затылке, но один непокорный локон, выбившийся из прически, ниспадал ей на шею, дразня и маня его губы. Ничего на свете ему не хотелось так сильно, как проложить дорожку поцелуев вдоль этого локона. Не в силах удержаться, он наклонился вперед…
Удивленная его молчанием, Эммелайн вдруг почувствовала у себя на шее его дыхание, а потом и его губы.
— Нет! Нет! — Насмерть перепуганная внезапно пробудившимся в душе желанием, она резко обернулась, вытянув вперед руки, словно в попытке отгородиться от него.
Но его нескрываемая страсть странным образом подействовала и на нее, и она ощутила неодолимое стремление вновь очутиться в его объятиях. Но это было бы чистейшим безумием! Что же происходит с ними обоими?
Звуки мужских голосов, перекликавшихся, пока их обладатели торопливо пересекали парк, стремясь поскорее укрыться от хлынувшего ливнем дождя, разрушили очарование, царившее в утренней столовой. Конистан отпрянул от Эммелайн, бормоча извинения, но попросил ее задержаться еще на минуту.
Девушка с облегчением перевела дух, чувствуя, что грудь все еще болит от нестерпимого напряжения. Ей даже пришлось ухватиться за край полированного комода красного дерева, чтобы устоять на ногах, тяжело дыша и моля Бога избавить ее от мучительных и противоречивых чувств.
— Я не хотел пугать вас, Эммелайн, — начал он тихим, неуверенным, почти запинающимся голосом. — По правде говоря, я пришел по делу.
Он говорил, не поднимая на нее глаз и перебирая листки с ее инструкциями, пока не нашел загадочную запись о субботних «скачках».
— Это должен быть сюрприз, — объяснила Эммелайн, причем ее голос прозвучал удивительно спокойно в ее собственных ушах. — В этих «скачках» лошади вовсе не нужны, понадобятся только дамские седла на колесиках, которые будут скользить по рельсам, укрепленным на столбах в дальнем конце парка. Джентльмены будут как бы катать своих дам.
— О, — воскликнул Конистан с легкой улыбкой, перешедшей в смех. — И вы хотите, чтобы я заинтриговал их и держал в неведении до самой субботы?
— Да, пожалуйста. — Как это замечательно, подумала Эммелайн, что ему ничего не приходится растолковывать. Казалось, он всегда понимает ее с полуслова. — По-моему, это будет очень забавно. Пусть все джентльмены думают, что через два дня им предстоит участвовать в скачке, а в субботу обнаружат, что придется сыграть в этой скачке роль лошадей, толкая по рельсу седло с дамой сердца!
— Просто очаровательно, — тихо согласился Конистан. — Я с удовольствием помогу вам в этом розыгрыше, но только при одном условии… — он помолчал, и его лицо вновь стало непроницаемым. — Если вы мне позволите быть вашим партнером.
Эммелайн поняла, что первый бастион, возведенный ею вокруг собственного сердца, рухнул. Видимо, этот человек более искушен в искусстве обольщения, чем она предполагала, но сейчас ей было все равно.
— Буду очень рада, — ответила Эммелайн и быстро, поскольку Конистан сделал было шаг к ней, вытянув вперед руку, выбежала из комнаты.
Оказавшись наконец в безопасности, она заставила себя встряхнуться и, переведя дух, прошептала: «Какой опасный человек!»
Конистан сдержал слово, объявив в тот же самый вечер перед обедом,
Между двумя дуэтами, великолепно исполненными Элайзой и Мэри, что в расписание вносится небольшое изменение.
— Первое состязание в искусстве верховой езды, — пояснил он, — состоится в субботу. Этот заезд послужит как бы разминкой к большой скачке, назначенной на среду, только расстояние будет гораздо короче. Зная, что многие из вас уже в нетерпении кусают удила, смею полагать, что эта небольшая пробежка придется вам очень по вкусу.
