Но как выяснилось, любовь не была нежной. Любовь не была доброй. Любовь была невероятно, отчаянно ревнива. Джессика не могла согласиться на предложение Марка, и это означало, что уже через несколько минут она станет ему не нужна. Все то хорошее, что появлялось в ее жизни, рано или поздно безжалостно у нее отнималось. А Марк был самым лучшим, самым невероятным чудом… как когда-то Амалия.
Она осторожно отняла у него руку.
— Сэр Марк.
— Марк. — Его глаза затуманились.
— Сэр Марк, — продолжила Джессика. — По правде говоря, я не предполагала, что вы хотите навестить меня, чтобы сделать предложение руки и сердца.
Он озадаченно нахмурился.
— А что же еще я мог вам предложить?
Она посмотрела ему в глаза.
— Вчера вы предложили мне свое покровительство. Сказали, что хотите меня.
— Так и было. Так и есть. — Он неловко поднялся с колен. — Что такое? Я сделал что-то не так?
— Покровительство не означает брак. Это… это то, что мужчины обычно предлагают своим любовницам.
Марк ошеломленно покачал головой:
— Поскольку я никогда не предлагал ни одной женщине стать моей любовницей, полагаю, это объясняет мое невладение терминами. Но, Джессика. Я говорил с вами о браке с того самого первого дня, когда мы устроили прогулку к Фрайарз-Авен.
Он был прав.
Она заметила это еще тогда. Возможно, сегодняшнее не должно было стать для нее сюрпризом. Но каждый раз, слыша слова Марка, Джессика мысленно продолжала его предложение. Он сделал ей обещание. Но не «то самое» обещание, шепнуло ее воображение. Он сказал, что она не одна. Пока не одна, послышалось ей.
Он прямо заявил, что мечтал бы узнать ее ближе; чтобы их знакомство продлилось дольше, чем три танца, — потому что хотел понять, подходит ли она ему в жены. Но все же ей и в голову не приходило, что он рассматривает ее кандидатуру всерьез. Джессика была не из тех женщин, на которых женятся, и она знала это более чем хорошо. А он, по всей видимости, нет.
Если бы только можно было вернуться обратно. Начать с правды. Рассказать ему все… Но нет. Невозможно было отменить прошлое или приукрасить его, скатать в аккуратный ровненький колобок. Ложь тянулась за ней, как длинный грязный шлейф.
Джессика отвернулась от Марка и подошла к окну.
— У меня никогда не было мужа, — сказала она. Ее глаза налились слезами, но, к счастью, он этого не видел.
— Что вы сказали? — Он сделал шаг в ее сторону.
— Вы расслышали все правильно, — сказала Джессика, обращаясь к оштукатуренной стене. — Я никогда не была замужем. Я просто… отдавала свою честь. Много раз. Снова, снова и снова. Я лгала вам с самого начала.
— Но… наверное… конечно же этому есть объяснение, — растерянно ответил он. — Разумеется. У вас были причины так поступить. — Он приблизился еще на один шаг.
Не подходи ко мне.
— Я не леди, которая волею судеб оказалась в трудных обстоятельствах. Я куртизанка. Шлюха. Джордж Уэстон предложил вознаграждение женщине, которая сумеет вас совратить, и я решила участвовать в соревновании. Я собиралась рассказать об этом всем и каждому, в мельчайших подробностях, и разрушить вашу репутацию. — Она проглотила слезы. Любовь была в ярости, любовь рвала и метала — оттого, что ей дали невероятную, ужасную, несбыточную надежду и тут же отняли ее навсегда. Джессика резко повернулась к нему и сжала кулаки. — Я думала, что сегодня я получу свою победу.
Он побледнел. Не просто побледнел, а стал мраморно-белым; и что было страшнее всего, его глаза вдруг превратились в два куска сверкающего льда. Из них исчезло все уже привычное тепло и доброта.
— Джордж Уэстон? — медленно повторил Марк. — Вы целовали меня потому, что Джордж Уэстон заплатил вам за это? Но какого черта? При чем здесь он? Какое ему вообще до меня дело?
— Какая разница. Если бы вы пришли сюда, чтобы лечь со мной в постель, я бы позволила вам сделать это. Я бы позволила вам обладать мной так, как вы захотите, и так долго, как вы захотите, исполнила бы все ваши желания, а потом записала бы все на бумаге и послала в газеты.
— Ага. — Его голос тоже как будто замерз. — Все понятно. Но ведь… вы не… не могли же вы мне лгать во всем.
Было трудно сказать ему правду. Но оказалось, что сложить губы в холодную, безжалостную улыбку и придать лицу самодовольное выражение еще труднее.
— Да, — заявила она. — Это было очень правдоподобно, не так ли? Не могу поверить, что вы проглотили каждое слово.
Больше всего на свете ей хотелось, чтобы он возразил ей. Глупая, глупая надежда — опять. Уголки его губ чуть приподнялись в саркастической усмешке. Он смотрел на нее, словно на змею, которая забралась в его прекрасный сад; как будто пытался преодолеть брезгливость и выкинуть ее вон.
— А я-то думал, что вы сумели превозмочь свою изначальную антипатию ко мне. Как же я ошибался. Должно быть, вы ужасно веселились за моей спиной. Хохотали, когда я вел себя как влюбленный глупец.
Джессика почувствовала, как внутри ее со звоном лопнула какая-то струна.
— Влюбленный? — в ярости прошипела она. — Да вы понятия не имеете, что такое любовь. Если вы называете влюбленностью это, то, значит, вы никогда не испытывали никаких эмоций! Вы же сдерживали каждый свой шаг. Всякий раз, когда я пыталась вызвать у вас страстный отклик, вы отшатывались от меня. И почему же вы это делали, сэр Марк? Потому что вы «не такой» человек. Потому что вы никогда не позволите себе хотеть. Умоляю вас, не притворяйтесь, что я разбила вам сердце, — я просто задела вашу гордость, не более того.
Он мрачно уставился на нее, и она заметила, что он то и дело сжимает и разжимает кулак.
— Я бы простил вам все что угодно…
— Да, — перебила Джессика. — Как счастлива была бы я, скажем, лет через десять. Когда узнала бы, что мой муж наконец-то снизошел до того, чтобы простить меня. Как прекрасно осознавать, что он всю жизнь считал себя выше и лучше меня, что мои грехи всегда были пятном, которое я не могла смыть, как бы ни старалась. Что каждый день он просыпался с мыслью о своем благородстве. Бьюсь об заклад, вы бы очень гордились собой, сэр Марк. Еще бы — какое великодушие! Опуститься до такого создания, как я!
У Марка вытянулось лицо, но Джессика отметила, что он не стал опровергать ее слов.
— Вы знаете, — сказала она, — меня действительно мучили угрызения совести. Мне казалось, что использовать вас вот таким образом — это дурно. Но, честно говоря, сэр Марк… вы заслуживаете того, чтобы вас пару раз макнули носом в грязь. Тогда бы вы подумали дважды, прежде чем заявлять, что готовы простить мне мои грехи.
