Он уже бывал у Смайта дома раньше. Человек такого достатка, как его брат, мог бы поддерживать куда более роскошный образ жизни — богатый дом, куча слуг. Но Смайт, разумеется, избегал подобных излишеств. Раннее детство и жизнь с матерью повлияли на него странным образом; Марк с трудом понимал это сам и уж тем более не смог бы объяснить другим. Смайт был слишком горд, чтобы разрешить кому-то увидеть, с каким трудом достается ему его хлеб. Пусть даже слугам.
Они никогда ничего не просили друг у друга. Возможно, именно поэтому Марк с такой легкостью мог отдать брату все что угодно.
— Твоя сумка. Она шевелится.
— О, замечательно. Это означает, что твой подарок проснулся.
— Подарок? — Смайт сделал шаг в сторону.
Марк почувствовал, как его сердце переполняется любовью. Только его брат, один из всех людей на свете, мог насторожиться при упоминании о подарке.
— Да, подарок. Хороший подарок.
Он присел на корточки и отстегнул металлический замок. Кожа была маслянистой и прохладной на ощупь. Марк старательно прикрывал саквояж от дождя, и тот совсем не промок, но тем не менее, когда он сунул руку внутрь, ее коснулось что-то горячее и влажное.
— Ну вот. — Он вытащил содержимое наружу. Пушистый комок отчаянно извивался и от этого казался в два раза тяжелее. Он протянул комок Смайту.
— Боже правый, — потрясенно выдохнул Смайт. — Что же это такое?
— Мне кажется, если ты хорошенько пороешься в своей недюжинной памяти, то припомнишь, что тебе уже приходилось видеть создания вроде этого.
— Да. — Смайт осторожно дотронулся до щенка пальцем. — Вроде этого… возможно. Но, основываясь на своем опыте, я всегда считал, что щенки — это существа… с глазами. А не просто огромные комки меха с большим черным носом. — Он с сомнением раздвинул серую шерсть на лбу. — О господи. Кажется, у него и в самом деле есть глаза.
Марк сунул собаку ему в руки. Лицо Смайта было совершенно ошеломленным.
— А что это за… порода?
Щенок действительно напоминал комок длинной серой шерсти; только его лапы и грудь были белыми.
— Это отпрыск самой замечательной пастушьей собаки со всем Сомерсете. Но не бойся, тебе не придется покупать для него стадо овец. Владелец уже проверил, насколько сильны его пастушеские инстинкты, и, кажется, наш герой полностью провалился. Ему было куда интереснее копаться в грязи.
— Хмм… — Смайт поставил щенка на пол. Его лапы немного разъезжались. — И ты, конечно, подумал, что мне необходима собака. Чтобы было кому делать лужи на полу. Ты вообразил, что я мечтаю о чудовище, которое станет таскать меня на длительные прогулки по окрестностям. Ты хотел, чтобы я стал рабом животного, годным только на то, чтобы бросать, когда нужно, палку. Ты хоть представляешь себе, какой это труд — собака? — Укоризненные слова Смайта шли вразрез с его веселым голосом. Он почесал щенка за ухом, и тот немедленно впился зубами в его манжету. Смайт попытался отдернуть руку, но собака вцепилась еще сильнее, зарычала и забила хвостом, приглашая хозяина поиграть. — Ничего не говори. Я все понял. Это часть твоего коварного плана по превращению всей моей обуви в жалкие объедки.
— Ничуть, — сообщил Марк. — Я вовсе не думал, что тебе необходима собака. Я решил, что это ты нужен ей.
Смайт поднял глаза, потом снова посмотрел на щенка. Его лицо тут же посерьезнело.
— Спасибо, — тихо сказал он. Это было самым открытым выражением чувств, на которое только можно было надеяться.
Он осторожно отцепил собачьи зубы от своего рукава.
— Прекрати себя так вести, Призрак, — потребовал он. — Вот. На, погрызи лучше вот это.
— Эй, это же моя сумка, — запротестовал Марк.
Смайт ничего не ответил. Щенок вцепился в ручку и поволок сумку к себе.
— Хорошая собака, — пробормотал Смайт и улыбнулся.
Только час спустя — после того как щенка дважды вывели на прогулку, скормили ему остатки курицы, соорудили мяч из ненужных тряпок, нашли для него коробку и постелили туда одеяло — Смайт внимательно оглядел Марка.
— При обычных обстоятельствах я бы посоветовал тебе переночевать в гостинице — там тебе было бы удобнее, — заметил он. — Но полагаю, сегодня это будет неправильно.
Среди возни с собакой Марк почти забыл о том, что произошло. Но при этих словах все события последних недель вдруг снова обрушились на него и погребли его под собой. Он был полностью уверен, что Джессика — его единственная, предназначенная ему судьбой. До той самой тошнотворной секунды, когда выяснилось, что это не так. Боль сдавила его сердце с новой силой.
— Наверное, — по возможности беспечно ответил Марк. — Впрочем, ничего страшного. Не беспокойся за меня.
— Хмм… — Смайт подоткнул внутрь выбившийся из тряпичного мячика клок. — Ты писал мне, что она невероятно красива и умна. Полагаю, и добродетельна тоже. Если у нее действительно есть хоть капля мозгов, то я просто не представляю себе, в чем может быть причина отказа. Только не говори мне, что ее родители против. Достаточно будет напустить на них Эша — он их очарует.
— Ради бога, и ты туда же. — Марк закрыл лицо руками. — Почему все думают, что мое самое огромное желание — это взять в жены маленькую тихую девственницу?
— Даже не знаю, — сухо ответил Смайт. — Не из-за того же, что ты написал книгу о целомудрии, нет?
Сарказм. Этот стиль общения был привычен им как воздух. И именно в этом Марк сейчас нуждался — что-то знакомое с детства, за что можно ухватиться, отвлечься от гнева, ярости и глубокого, ноющего, неутолимого желания.
— Выяснилось, что Джордж Уэстон нанял ее, чтобы совратить меня. На самом деле она куртизанка. Не можем ли мы побеседовать о чем-нибудь еще?
— Ты попросил куртизанку стать твоей женой?
— Умоляю тебя, говори об этом поменьше.
Смайт надолго замолчал.
— Она… небезразлична тебе? — наконец спросил он.
— Я просил ее руки. Как ты думаешь?
— Это не ответ на мой вопрос. Ты просил ее руки — значит, она была небезразлична тебе. А я спрашиваю, как ты относишься к ней сейчас.
— Я не знаю. Откуда мне знать? Я представлял себе совершенно другого человека. Как я мог так ошибиться?
Смайт наклонился вперед и положил руку ему на плечо.
— Очень просто, — сказал он. Его голос и дружеское, теплое прикосновение немного успокаивали израненное сердце Марка.
Смайт был не из тех людей, кто выражал свои чувства через физический контакт. Он замирал, когда братья обнимали его, и обычно избегал любых прикосновений, кроме рукопожатия. И Марку было совершенно понятно почему. То, что сейчас Смайт поступил вопреки своим привычкам, означало, что дело показалось ему действительно серьезным.
