Дорофей посмотрел на нее недоверчиво; но наружность, взгляд и голос Саломеи, казалось, убедили его, что это действительно должна быть барыня, а не крестьянка.
— Извольте, я довезу, — сказал Дорофей, — наша деревня | отсюда недалеко; а вы откуда же ехали в Киев?
— Из Москвы.
— Там наш барин живет, — сказал Дорофей, — так, стало быть, вы знаете Александра Ивановича Брусницкого?
— Нет, не знаю.
— Как же это, не знаете Александра Ивановича Брусницкого, да его кто не знает, ведь он со всеми господами знаком.
Саломея молчала. Дорофей посмотрел на нее и моргнул глазом.
— Александра Ивановича нельзя не знать.
Проехав версты три, Дорофей приостановился подле корчмы.
— Я забегу только напиться, — сказал он.
— Спроси, пожалуйста, и мне воды: у меня страшная жажда, — проговорила Саломея.
Дорофей отправился в корчму, выпил там известную меру, взял копченых сельдей и булку и вынес напиться Саломее.
— Дай мне кусочек хлеба, — сказала она дорогой.
Дорофей, уплетая селедку и булку, возбудил в ней голод.
— Изволь… извольте, — сказал Дорофей, отняв от рта булку и разломив оставшийся кусок пополам.
Саломея поднесла ко рту, но с отвращением поморщилась и не стала есть хлеба: он заражен был водкой.
— Э, да ты… вы, барыня, брезгаете, сударыня?
Саломея ничего не отвечала.
— Ну, как изволите… Ну, ты, сивая! пошла! Приедем домой, чем угодно накормлю, у нас все есть… суп сварим, пожалуй… вот уж недалеко… тут будет корчма… да вот она… а тут, версты две, и деревня Александра Ивановича… Пррр! стой! Не прикажете ли тут булочку взять? тут славные булки… я возьму… а может напиться не угодно ли?
И с этими словами Дорофей остановил коня и побежал в корчму. Выпил известную пропорцию водки, взял булку и вынес воды Саломее.
— Изволь… извольте.
— Благодарствуй, я не хочу пить, — отвечала Саломея, очнувшись из задумчивости и содрогаясь при взгляде на свою одежду, экипаж, корчму и Дорофея, угощающего водой.
— Ну, булочки, — говорил он, — я не кусал, ей-богу… Ну, честь приложена… а… Ну! собака! пошел! близко!
И Дорофей начал жарить лошадь кнутом. Сивая понесла во всю прыть, тележка по неровной дороге запрыгала, Саломею бросало во все стороны; бледная и трепещущая, она вскрикивала на всяком скачке тележки.
— Прокачу! — кричал Дорофей, — прокачу! небойсь! ничего! Эх ты, сивая!
— Остановись, остановись! ай!
— Ничего!.. вот она, и наша корчма!
Около корчмы стояла толпа мужиков; все они по проезде Дорофея Игнатьича сняли шляпы и поклонились.
— Гей, староста! — крикнул он, проскакав мимо.
Староста побежал вслед за ним.
Наконец тележка остановилась подле флигеля дряхлого господского дома, миновав развалившийся забор.
— Вот и приехали, — сказал Дорофей. — Эй, Маланья!
Из дверей выбежала старуха крестьянка.
— Помогай, старая карга!.. не мне, а вот… барыне-то…
Саломея была почти без памяти, едва переводила дух.
— Ну, что ж ты? — крикнул Дорофей на старуху, которая подошла к тележке и смотрела на Саломею, которая, приклонив голову на руку, безмолвно, неподвижно сидела, отдыхая от испуга.
— Где ж мне ее стащить с телеги-то, ишь, какая грузная! Ноги-то, верно, ей уж не служат!.. Слезай, голубушка!
Саломея вздохнула глубоко и с ужасом посмотрела на старуху, на Дорофея и на всё ее окружающее.
— Сударыня, говори!.. барыня это, говорю я тебе… Ну, покорно просим!
И Дорофей сам взял за руку Саломею, потянул ее с телеги.
— Оставь, пожалуйста, я сама пойду, — сказала она и сошла с тележки.
— Покорно просим! — проговорил Дорофей, взяв под руку Саломею и едва стоя на ногах.
— Готово что есть, а? ты! тебе говорю! Маланья!
— Ну, что, что прикажешь, Дорофей Игнатьич?
— Отворяй двери!.. ну!
Пьяный Дорофей и истомленная Саломея показались старухе не лучше один другого.
— Э-эх! добыл! — бормотала она, — наклюкались!..
Саломея вошла в людскую горницу, которая была пуста, кругом стен лавки, в углу стол, на котором лежало множество бумаг; вправо другой покой с русской печкой, подле стены койка, на лавке самовар, чайник и чашки.
— Самовар ставь, Маланья; покорно просим! Чайком сейчас попотчую…
— О боже мой! — проговорила Саломея, садясь подле I стола и приклонив голову на руки.
— Подай подушечку!.. Извольте… если угодно отдохнуть… Ну! живо самовар!.. ты что? пошел вон! ты видишь, здесь барыня!
Староста, сунувшийся было в двери с огромной клюкой, вышел вон; за ним вышел и Дорофей.
— Ну, ты, Тарас, дурак! ты думаешь, это черт знает что? а?
— Что ж, не наше дело, Дорофей Игнатьич, — отвечал староста.
— Не наше дело! так и уважения нет! ты думаешь, что просто крестьянка… что уж я взял, да и привез… что глядишь?
— Ничяво, Дорофей Игнатьич.
— Небойсь сыну-то твоему Василию не черед? Нет, брат, забрею!
— Да за что ж прогневалась милость ваша, Дорофей Игнатьич?
— То-то, ты думаешь, я на свой счет угощать буду?
— Да мы представим что угодно.
— Угодно!.. Это барыня, а ты думал баба?
— Да что ж думать… уж как барин приказал… так и будет; вам господская воля лучше известна.
— Так пошел! ведь запас есть про заседателя?
— Да есть же, есть… сладкая водка есть, закуска есть, изюму, чай, прикажете…
— Неси!
Староста побежал на село; а Дорофей важно прошелся по двору и повелительно останавливал и подзывал к себе всех идущих и едущих с поля крестьян, баб, мальчишек и девочек, спрашивал, допрашивал, гневался и кончал словом: «Ну, пошел!»
— Эй, ты, постой! поди сюда!
— Дорофей Игнатьич, доброго здоровья вашей милости.
— Ты где был?
— В поле, батюшка.
— Завтра тебе в лес ехать, с Семкой, привезете лесу на забор… Слышишь?
— Дорофей Игнатьич, помилуйте, уж дозвольте поприбраться с хлебом. Забор-то, сударь, не к спеху…
— Ну, молчать! Учить стал!.. Как велю, так и делай!..
— Кто ж ослушаться будет вашей милости; оно не то что бы… да завтра же мед снимать хотел… уж такой мед, Дорофей Игнатьич!.. Если дозволите, представлю…
— Мед… ну, разве… привози, попробую,
— Такой мед, Дорофей Игнатьич, что и не бывало такого! а уж как приберемся, в день забор новый поставим, ей-богу!
— То-то, я долго ждать не буду. Ну, пошел!.. Поди-ко ты сюда, поди! в кузовке-то что?
— Черника, батюшко.
— А где ты набрала? В поле небось?
— В лесу, батюшко.
— А лес-то чей?
— Вестимо, что господской.
