Однажды Авдотья Матвеевна, уложив детей спать, гадала в карты, что за причина, что так долго Иван Иванович не возвращается от городничего; вдруг доложили ей, что приехал управляющий Брусницкого.
— А! зови-ко, зови его!.. Здорово, Дорофей Игнатьич.
— Здравствуйте, сударыня Авдотья Матвеевна; как вас бог милует?
— Слава богу, слава богу, как видишь; а ты-то, батюшка, запал! Забыли свой дом; а городских-то повинностей не мало накопилось… стыдно! ведь это всё на ответе Ивана Ивановича… Барии гуляет в Москве, а ты-то где гуляешь, батюшка?
— Какая гульба, сударыня… такой год вышел, что избави боже!.. зиму всю проболел…
— Так! у кого нет отговорок в запасе!
— Прикажите, сударыня, матушка Авдотья Матвеевна, принять кому: куль мучки, две четверти овсеца да там еще разное кое-что… яичек, маслица, того-сего…
— С зимнего-то пути на летний свел, да тем, чай, и заговеемся?
— Помилуйте, сударыня, всё в свое время будет…
— То-то! дичь-то еще за тобой, а тонкий-то холст?…
— Привез, сударыня.
— Разве?
— Прикажете на двор въезжать?
— На двор, на двор.
— Да к Ивану Ивановичу дельцо у меня есть…
— Что такое?
— Да вот какой казус случился. Еду я четвертого дня из Саньковцев через лес, эдак перед закатом солнца, — смотрю, бежит ко мне какая-то бабенка да кричит: «Батюшка, помоги, разбойники режут! батюшка, гонятся за мной!» Я и оторопел: «Садись скорей», говорю: взял ее к себе, да и припустил коня, думаю, вправду гонятся. Приехал домой, уж ночь на дворе.
«Покорми, — говорю Маланье, — бабенку-то, да пусть переночует»; а сам пошел по хозяйству. Как воротился, а Маланья и говорит: «Что, батюшка, Дорофей Игнатьич, какую ты привез, безумную али пьяную?» — «А что?» — «Да вот смотри на нее, все буянит! говорит, что она барыня, а не крестьянка». — «Ты что, голубушка? — спросил я ее, — откуда ты? Какие разбойники тебя ограбили?» — «Как ты смеешь, говорит, называть меня голубушкой; ты знаешь, кто я?» — «Нет, не знаю, сударыня». — «А вот я тебе покажу!» — да как ухватит бутылку со стола да в меня было, я так и обомлел, насилу выскочил в двери; безумная, думаю, и велел припереть двери да стеречь до утра. Как рассвело, отворили двери, а она лежит без памяти, вся, как огонь, красная. Ну, думаю, как умрет, — беда! Пойдут следствия: откуда взялась да кто уморил. Я скорей ее на воз, да и сюда. Хочу просить Ивана Ивановича, чтоб в часть ее взяли.
— Вот то-то, Дорофей Игнатьич, бог-то, и попутал тебя; ведь если б не такой случай, ты бы и не подумал приехать.
— Помилуйте, матушка, у меня уж и подвода была готова, а тут вот как черт навязал обузу. Да уж будьте уверены, что то само по себе, а это само по себе; я только буду вас просить, чтоб Иван Иванович приказал взять ее у меня с рук долой.
— Дунька! — крикнула Авдотья Матвеевна, — сбегай-ко скорей… Э, да вот он идет.
— Это чтo за человек? — спросил Иван Иванович, входя в комнату.
Мы не станем описывать наружности Ивана Ивановича, чтоб читатель сам себе вообразил в мундирном сюртуке добрейшую наружность, не совсем уклюжую, на которой время исказило уже все черты доброты, так что с первого разу можно было подумать, что Иван Иванович и сердит, и привязчив, и невесть что еще. Дорофей низменно поклонился, а отвечала за него Авдотья Матвеевна:
— Ты не узнал управляющего имением Александра Ивановича Брусницкого.
— А! ну, что скажете?
— Ничего, сударь Иван Иванович; привез кой-что гостинцу вашей милости.
— Спасибо, спасибо; а чего привезли?
— Ну, что привез, то и привез; а вот лучше поговори-ко с ним, у него просьба до тебя.
— Да, батюшка Иван Иванович, не оставьте вашей милостью: вещь пустая, да я больно перепугался.
— Что такое? говори.
— Изволите ли видеть, ехал я третьёва-сь или, бишь, четвертого дня…
— Постой, постой, я расскажу, что тебе трудиться в другой раз; вот видишь, Иван Иванович, Дорофей Игнатьич ехал себе в деревню через лес, где разбойники водятся…
— И не думают водиться! — пробормотал Дорофей про себя.
— Вдруг бежит баба какая-то и кричит: «режут!»
— Постой, матушка, — перервал Иван Иванович, — нечего и продолжать, я вижу, что тут дело касается до исправника, а не до меня.
— Да дай, батюшка, кончить! так и рвет с языка!
— А пожалуй, говори, только я вижу, что дело до меня не касается.
— Вот видите ли, сударь, я вам доложу в коротких словах, — начал было Дорофей.
— Позволь уж мне досказать: не люблю, начав слово, не кончить… Изволишь видеть, он спас бабу от разбойников да привез домой, а оказалось, что она сумасшедшая, не ест, не пьет…
— Все-таки надо освидетельствовать; а что, я, что ли, поеду в уезд свидетельствовать?
— Да дай кончить! — сердито произнесла Авдотья Матвеевна.
— Она, сударь, умерла было! — начал было Дорофей.
— Свидетельства-то, или, как бишь, следствия-то, он и боится, — перервала Авдотья Матвеевна, — так для этого и привез ее сюда.
— Куда? — спросил Иван Иванович.
— Куда! сюда, говорят тебе!
— То есть к нам? ко мне? пошел, брат, пошел, а не то я проводить велю!.. мертвую привез из уезда в город, в мой квартал, свалить беду на мою шею!
— Помилуйте, живехонька, сударь, она только больна.
— Все равно!
— Выслушай прежде, да потом кричи!
— Позвольте уж мне, матушка Авдотья Матвеевна, рассказать, в чем дело.
— Рассказывай! ты думаешь, он тебя лучше поймет?
— Только не извольте гневаться, батюшка Иван Иванович… дело, сударь, пустое…
При этих словах Дорофей вынул из кармана бумажник, отвернулся немножко из учтивости в сторону.
— Дело, сударь, пустое…
И Дорофей рассказал, что спасенная им женщина, верно, какая-нибудь беглая или сумасшедшая, заболела опасно, и он, из боязни, чтоб она не умерла и не завязалось из этого следствие, привез ее в город с тем, чтоб попросить Ивана Ивановича взять ее в часть.
— Нельзя, любезный друг, нельзя! — сказал Иван Иванович.
— Ах, батюшка, да отчего ж нельзя? — крикнула Авдотья Матвеевна.
— Ты, матушка, с ума сошла! тело поднято в уезде, а не на улице, да если б и на улице, да не в моем квартале, так мне плевать на него.
— Помогите, батюшка, посоветуйте, как мне быть… да если б тело, а то не тело, ведь она еще живехонька…
Дорофей положил что-то на стол и низко поклонился.
— Чудные вы люди, — оказал Иван Иванович, смягчив голос, — добро бы это случилось в моем квартале, ну, тогда бы знали, как поступить.
— Ах, боже мой, да она теперь в твоем квартале и есть! Кто ж знает, что. она привезена, — сказала Авдотья Матвеевна, удивляясь, что муж ее из пустяков делает затруднения.
