он еле слышно. — Марта очень болела после рождения Долли, но любила девочку, прямо обожала. А потом, четыре года спустя, у нас родился Джеймс. Мы старались держать Долли поближе к дому. Марта и Бетти кое-чему учили ее понемногу — например, печь хлеб. Думаю, ей это нравилось… да и сейчас…
Он умолк, не решаясь продолжать, и Феба мягко заметила:
— Мне тоже показалось, что она очень собой гордится. Сегодня утром она была такая деловитая, пока ставила хлеб.
— Да. — Мистер Тревельон вздохнул. — Ну так вот: она выросла хорошенькой, хотя голова у нее не работала, как должно. К тому времени я уже потерял свою Марту, хотя она была гораздо младше меня, аж на десять лет.
Феба подняла голову: об этом она не знала, — и в его голосе ей почудилось некое предостережение.
— И после первых лет брака не очень-то и счастлива: я был для нее слишком стар, слишком закоснел в своих привычках. Она даже говорила, что я выпил из нее жизнь, из-за меня она состарилась раньше срока.
Феба даже не догадывалась, насколько безрадостным было супружество родителей Джеймса, поэтому лишь вздохнула.
— Как бы то ни было, после ее смерти дел у меня прибавилось. Лошади требовали заботы, а Долли иногда просилась в город, купить то да се, чтобы печь хлеб. Ходить по магазинам одна, как другие девушки, она не могла: было небезопасно, — и я отправлял ее с Джеймсом. Я говорил ему… — Он сглотнул ком в горле. — Я говорил, что жизнь сестры в его руках, что нельзя спускать с нее глаз, даже на минуту.
Феба понимала, куда он клонит, и чувствовала, как по спине ползут мурашки.
— Сколько ему было?
— В город она начала выезжать лет с четырнадцати, наверное. Она была старше его на четыре года, но по уму — малое дитя.
— А когда это случилось?
— Когда это случилось, ему было двадцать два: мужчина.
Да, и от этого Джеймсу было еще горше. Он был достаточно взрослым, чтобы нести груз ответственности, но не справился…
— А сделал это с Долли мистер Фэйр?
— Джеффри Фэйр. — Тревельон произнес это имя так, словно оно жгло язык и ему не терпелось его выплюнуть. — Средний сын барона Фэйра, которому принадлежат все шахты в здешних краях, сама земля и люди. С богатством и титулом отца его сын никогда ни в чем не знал отказа и мог бы получить любую женщину в округе, — любую! — но его взгляд упал на мою Долли.
Феба проглотила комок в горле, почувствовав дурноту.
— Он пообещал моей девочке, что будет ее сердечным другом, если она… Ладно. По крайней мере он ее не бил, не насиловал, просто уговорил, и я благодарю Бога за это, — дрожащим голосом произнес мистер Тревельон. — Джеймс нашел Долли и привел домой. Мы расспросили ее. Она сказала, что он был очень добрый и дал ей леденец на палочке.
Что-то с грохотом ударилось о стол, и Феба в испуге подскочила.
— Он купил мою дочь, мою Долли, за леденец! — Крик старика вырвался из самого сердца, разбитого надорванного горем, гневом и попранной гордостью. — Будь проклято это чудовище! Клянусь, я хотел его убить, но с кем бы тогда осталась Долли… Лорд Фэйр обладает властью и неограниченными возможностями: я ничего не мог ему сделать, — но Джеймс…
— Джеймс сказал, что избил негодяя чуть не до смерти, — заметила Феба.
— Да, Джейми нашел негодяя в ту же ночь и едва не вытряс из него душу, — продолжил мистер Тревельон, и хоть голос его был мрачен, было ясно, что он гордится сыном. — Кроме того, пригрозил искалечить, если он не покинет Корнуолл. И Джеффри Фэйр сбежал, несмотря на сломанные ребра, — по крайней мере мне говорили.
Феба нахмурилась.
— Но лорд Фэйр…
— Барон, исполнявший здесь обязанности мирового судьи, приказал арестовать Джейми. Тогда ему пришлось срочно бежать в Лондон… и больше он не возвращался.
— Но ведь они оба вернулись: Джеймс и этой мерзавец Джеффри. Вы действительно думаете, что он способен обидеть Агнес?
— Трудно сказать. Он никогда не казался мне способным на насилие — зачем ему это? — устало сказал мистер Тревельон.
Феба проглотила ком в горле.
— Что может произойти между Джеймсом и Джеффри?
Мистер Тревельон тяжело вздохнул.
— Не знаю, девочка: это одному Богу известно, — но Джейми предостерег Джеффри, что, если тот только сунется в Корнуолл, убьет его.
Старинное уродливое здание особняка барона Фэйра возвышалось над окружающим ландшафтом неким подобием тюрьмы: мрачный серый камень и осыпающиеся зубчатые стены. Предки лорда обитали на этой земле с незапамятных времен, и никто не смел становиться им поперек дороги за исключением его — Тревельона. Так думал Джеймс, пока лошадь несла его по гравийной подъездной аллее.
Двенадцать лет назад его кулаки превратили смазливое лицо Джеффри Фэйра в кровавое месиво — скандальное происшествие, о котором в здешних краях будут судачить еще многие годы. Он запретил мерзавцу, который совратил Долли, появляться здесь впредь под страхом смерти, но похоже, он решил, что уже можно ничего не опасаться.
Очень неразумно с его стороны.
Джеймс огляделся, но отцовской лошади не увидел. Спешившись возле парадного крыльца, он набросил поводья на декоративную каменную вазу и, прихрамывая, стал подниматься по ступенькам. Пусть он и калека, но способности пристрелить того, кто не внемлет голосу разума, не утратил. Тревельон не собирался убивать Джеффри, но допустить, чтобы негодяй жил неподалеку от Долли и Агнес, он не мог.
Пока он с трудом поднимался по ступеням, из-за угла показался сам лорд Фэйр, разменявший седьмой десяток. Это был высокий поджарый старик с седеющими волосами, в сапогах и широкополой шляпе — вероятно, возвращался с прогулки по вересковой пустоши. Все знали, что барон любит каждый день подолгу гулять пешком. У его ног крутились два спаниеля, которые при виде чужака немедленно залились лаем.
Джеймс обернулся.
— Где ваш сын?
Фэйр поднял голову и прикрикнул на собак, а когда те замолчали, грозно вопросил:
— Джеймс Тревельон! Как ты посмел явиться сюда? Полагаешь, раз прошло двенадцать лет, я забыл, что ты сделал с моим сыном?
Тревельона передернуло.
— Советую подождать и посмотреть, что я собираюсь сделать с ним сейчас.
— О чем это ты? — вскричал лорд Фэйр, и тут за спиной Тревельона распахнулась дверь особняка.
— Отец!
Джеймс обернулся и едва сдержал возглас удивления.
Прошедшие годы произвели разрушительные перемены во внешности Джеффри Фэйра. В свои тридцать с небольшим, он уже обзавелся и брюшком, и двойным подбородком, и одутловатым лицом. Некоторое время он удивленно смотрел на гостя, словно
