– Почему ты? Разве ты не любимая фаворитка калифа? – с сарказмом отпарировал он. – Если Зобейда мной дорожит, подозреваю, что тебя никто не посмеет тронуть…
Катрин отвернулась.
– Тебе так хочется доставить мне боль? – печально прошептала она. – Слушай же, раз ты этого хочешь, потому что более не нахожу в тебе мужчины, которого знала раньше, и потому что умерло твое доверие…
Рука Арно обрушилась на плечо Катрин и сжала его так, что ей стало больно.
– Не иди окольными путями, Катрин! Постарайся понять, что мне нужно знать! Нужно! Нужно, чтобы я узнал, каким образом моя жена, женщина, которую я любил больше всего на свете, сначала, поискав утешения у моего соратника по оружию, пришла продавать свое тело неверному!
– А как ты называешь то, что ты вот уже месяцы делаешь в кровати у Зобейды? Я видела собственными глазами…
– Что же ты видела? – спросил Арно.
– Я видела, как ты утолил свое желание. Я слышала ваши стоны…
– Замолчи! – бросил он резко. – Но ты, ты сама, Катрин, что же ты-то делала в Дженан-эль-Арифе? А ведь ты знала, что я рядом, около тебя…
– Около меня? – возразила Катрин в гневе. – Ты был рядом со мной в кровати Зобейды, правда? И ты думал обо мне, только обо мне?
– Ты даже не знаешь, что попала в точку! Конечно, нужно было как-то топить мою ярость, которая охватывала меня при мысли о том, что ты пребываешь в объятиях де Брезе, что ты разговариваешь с ним, улыбаешься ему, протягиваешь ему губы… и все остальное! Тело женщины похоже на бутылку с вином: оно дает миг забытья!
– Твой миг длится долго! – бросила Катрин. – Разве ты не мог попытаться бежать? Вернуться в Монсальви, к своим, домой?
– Чтобы тебя объявили двоемужницей и приговорили к костру? Ревность не так бы меня мучила, если бы я тебя меньше любил… Я вовсе не хотел видеть, как ты умираешь!
– И, – прервала его Катрин, нарочно не замечая признания в любви, – ты предпочел забыть меня, проводя сладостные часы в этом дворце и в объятиях твоей любовницы. Ты крутишь любовь с неверной, тратишь время на охоту, вино и любовь… Я ведь думала, что, выздоровевший или больной, ты найдешь смерть на службе у Бога, если уж не у нашего короля!
– Ты что же, упрекаешь меня в том, что я еще жив?!
– Почему ты не постарался бежать?
– Я тысячу раз пытался, но из Аль Хамры не убежишь! Впрочем, раз ты встретила Фортюна, он должен был сказать тебе, какое я ему дал поручение, помогая ему скрыться, когда мы выезжали из Толедо…
– Вот именно: он сказал мне, что ты отправил его к твоей матери, чтобы объявить ей о твоем счастливом выздоровлении!
– …и о моем плене в Гранаде. Он должен был тайно – я ведь думал, что ты вышла опять замуж, – сообщить ей настоящее положение вещей, просить ее отправиться к коннетаблю де Ришмону и признаться ему в случившемся, умолять сохранить тайну и взять с него слово рыцаря, что он сделал бы без колебаний, отправить посольство к султану Гранады, чтобы Мухаммад назвал сумму выкупа и вернул мне свободу. Затем под вымышленным именем отправился бы в Землю Обетованную или в папские земли, и никто больше не услышал бы обо мне, по крайней мере, я мог бы вести достойный образ жизни.
– Фортюна ничего мне не сказал об этом! Все, что он смог сделать, это выплюнуть мне в лицо свою ненависть и радость, что ты наконец стал счастливым в объятиях мавританской принцессы, в которую страстно влюбился.
– Болван! И, думая так, ты все же продолжила путь?
– Ты принадлежишь мне, как я тебе, что бы ты там себе ни вообразил. Я от всего отказалась ради тебя, не стала бы я отказываться от тебя из-за другой женщины…
– Что, видимо, придало твоим объятиям с калифом приятное чувство мести, так, что ли? – упрямо бросил Арно.
– Может быть! – допустила Катрин. – Моих терзаний действительно поубавилось, так как, прошу тебя, поверь, дорога между приютом в Ронсевале, где я увиделась с Фортюна, и этим проклятым городом очень длинная и опасная! Мне хватило времени все передумать, все представить. Моя злая судьба мне дала возможность полюбоваться на тебя.
– Не возвращайся все время к одному и тому же! Напоминаю тебе, я все еще жду твоего рассказа!
– Теперь-то зачем? Ты ничего не хочешь слышать, ничего не хочешь понять! Я в твоих глазах все равно буду виноватой, так ведь? Хочешь унять угрызения совести? Видно, просто ты больше меня не любишь, Арно! Ты увлечен этой девицей, забыл, что я твоя жена… и что у нас есть сын!
– Я ничего не забыл! – крикнул Арно. – Как же я забуду своего ребенка?
Катрин встала, и супруги оказались лицом друг к другу, как два бойцовых петуха. Каждый выискивал слабое место в броне другого, чтобы ранить вернее, но так же, как мысль о Мишеле наполовину обезоружила Арно, упоминание об Изабелле де Монсальви смягчило сердце Катрин. Ей предстояло сообщить сыну о смерти матери. Опустив голову, она прошептала:
– Ее больше нет, Арно… На следующий день после дня святого Михаила она тихо угасла. Накануне у нее была большая радость: все твои вассалы, собравшись, провозгласили нашего маленького Мишеля господином де Монсальви… Она тебя очень любила и молилась за тебя до последнего вздоха…
Господи, как же тяжело легло между ними молчание. Его нарушало только быстрое и прерывистое дыхание Арно… Катрин подняла взгляд. Красивое лицо стало каменным, оно не выражало ни волнения, ни боли, только тяжелые слезы медленно текли по щекам.
– Арно… – пролепетала Катрин. – Если бы ты мог знать…
– Кто остался с Мишелем, пока ты ходишь по большим дорогам? – спросил он безразличным голосом.
– Сара и аббат Монсальви, Бернар де Кальмон д'Оль… Еще Сатурнен и Донасьена…
Катрин заговорила о Монсальви, и колдовская, но чужая им обстановка вокруг перестала существовать для обоих супругов. Вместо розового дворца, пышной растительности, спящих вод перед ними возникла старая Овернь с ее голубыми далями, быстрыми потоками, густыми лесами, с пурпурными закатами, свежими зорями, сиреневой нежностью сумерек…
Катрин почувствовала, как вздрогнула рука Арно. Их пальцы нашли друг друга и сплелись.
– Разве ты не хочешь опять увидеть все это? Нет на свете тюрьмы, из которой нельзя было бы убежать, кроме могилы, – прошептала она. – Вернемся домой, Арно, умоляю тебя…
У него не оказалось времени на ответ. Внезапно мираж рассеялся, очарование разлетелось. Вслед за группой евнухов, несших факелы, в сопровождении Мораймы появилась Зобейда.
Сумрачные глаза принцессы уставились сначала на Катрин, потом, вопрошая, воззрились на Арно.
– Ты простил свою сестру, господин мой? Конечно, у тебя на то были свои причины. Впрочем, – добавила она с намеренным коварством, – я просто счастлива, ибо мой брат будет тебе благодарен за это. Завтра, может быть, и этой ночью, властелин верующих прибудет в Аль Хамру! Его первое желание – увидеться со своей любимой…
