– Миссис Уинтерз, что вы подмешали мне в молоко?
– То, от чего ты будешь крепко спать.
– Зачем?
– Чтобы заполучить твой дневник, конечно. И на этот раз я не хочу, чтобы ты вскочила и начала за мной гоняться.
На секунду Элизабет удалось проснуться.
– Так в пещере были вы!
– Да.
Элизабет тихо произнесла:
– Это непорядочно – копаться в чужих вещах.
– Конечно. Но я ведь не очень хорошая леди. Разве ты до сих пор этого не поняла?
– Колетт предупреждала меня, что вы вообще не леди.
Блондинка нахально улыбнулась.
– Колетт была права. Тебе бы следовало ее слушать. – Она открывала ящики один за другим. – Ты, конечно, не захочешь избавить меня от лишних хлопот и сказать, куда ты его спрятала.
– Конечно.
– Так я и подумала.
Руки и ноги у Элизабет отяжелели, будто налились свинцом. Она не могла пошевелиться. Ей едва удалось приподнять голову с подушки.
– Мой дневник вам не поможет.
– Поможет, поможет. Мы с Андре намерены сами найти сокровища Мернептона Сети, Тогда мы сможем зажить как короли. До конца жизни хватит.
Элизабет хотела сказать другое. Существовали тайны, которых не знал никто. Никто, кроме нее.
Наиболее секретные записи были ею зашифрованы. Она научилась этой хитрости от отца, еще очень давно: только так можно было обезопасить себя, чтобы важнейшая информация не попала в чужие руки.
Но этим дело не ограничивалось.
Далеко не ограничивалось.
– Нехорошо… святотатство… проклятие…
– Я не верю всей этой чуши насчет древних проклятий, так что не пытайся меня запугать, – заявила негодяйка, роясь в сундуке Элизабет.
– Н-нет…
Амелия Уинтерз обернулась и бросила на девушку враждебный взгляд:
– Так скажешь мне, где твой дневник?
– Н-н…
А потом она могла только мысленно кричать: «Джек! Помоги мне, Джек! Не дай ей украсть мои записки и карты!»
Больше Элизабет ничего не помнила. У нее даже не хватило сил, чтобы громко крикнуть. Всего одно слово промелькнуло в сознании. Одно только имя было у нее на губах, когда она провалилась в пропасть забытья: «Джек!»
Джек!
Элизабет проснулась в страхе и села на постели.
Только оказалось, что она вовсе не в своей постели. Она лежала на мягком матрасе, расстеленном прямо на полу, накрытая до подбородка богато расшитым покрывалом.
Трудно было сказать, что хуже: страшная пульсирующая боль в висках или открытие, что под покрывалом на ней ничего нет.
Боже избави! Неужели она все-таки попала к торговцам белыми рабами? Ее продали в гарем. Она стала экзотической игрушкой богатого паши.
Элизабет быстро легла на спину и зарылась в шелковистое покрывало.
Что она может вспомнить?
Ее отец умер. Это воспоминание стрелой пронзило ей сердце. Она помнила тот день во всех его печальных подробностях. Это произошло всего лишь вчера?
Нет.
В ее памяти стали возникать какие-то туманные картины. Что-то подсказывало ей, что с того момента, когда они с Али хоронили отца, прошло немало времени.
Али? Где он теперь, ее объявившийся брат? Что случилось с красивым юношей, к которому она успела так сильно привязаться?
Элизабет вспомнилась новая картина. На этот раз перед ней предстала светловолосая женщина с пристальным взглядом, в котором читались алчность и злоба. Теперь к ней возвращались все новые подробности. Ее опекунша принесла теплого молока с каким-то сонным зельем. Ее опоили.
Они украли ее дневник!
Элизабет прижала ладони к вискам, и пульсирующая боль на минуту утихла.
Ей необходимо собраться с мыслями. Кто же украл ее дневник и бумаги? Полковник и миссис Уинтерз? Да. Но не с полковником, а с графом Андре Полонски.
Предатели! Негодяи! Злодеи! Они бесчестны, подлы и коварны.
Джек.
Боже, Джек ведь не знает, что они за люди! Ей необходимо найти способ как-то его предупредить. Надо только молить Бога, чтобы ее предостережение не опоздало.
Элизабет снова села. На этот раз она двигалась медленно и старалась не шевелить головой. Только теперь она увидела, что у входа в шатер сидит прелестная юная девушка.
Пол в просторном шатре был покрыт пышными персидскими коврами. Повсюду висели крошечные бронзовые колокольчики. Они качались от легкого ветерка, проникавшего в шатер, и мелодично позванивали, создавая чудесную, почти неземную музыку.
Стены украшали искусно сотканные гобелены. В разных местах были расставлены лампы, так что в шатре было светло. Внутреннее убранство дополняли огромные керамические вазы, украшенные сложной резьбой столики и сундуки самых разных форм и размеров.
Этот шатер явно принадлежал какому-то очень богатому паше.
Элизабет решила спросить, где находится, но вместо этого почему-то сказала:
– Я хочу пить.
Девчушка стремительно вскочила, радуясь возможности услужить. Она ответила с едва заметным акцентом:
– Конечно, миледи. Ваше желание для меня закон. Вы не голодны? Вам тепло? Вы не замерзли? Может, вы пожелаете вина или предпочтете козье молоко?
Элизабет слабо улыбнулась:
– Просто немного воды. Спасибо.
Она больше никогда и в рот не возьмет козье молоко!
Девушка поспешно подошла к ближайшему столику и налила воды в красивый кубок. Она церемонно подала чашу Элизабет и сразу же направилась к выходу из шатра.
Элизабет поднесла кубок к губам и отпила глоток. Вода показалась ей необычайно вкусной и освежающей. Когда девушка подняла занавес, служивший дверью, Элизабет окликнула ее:
– Вы уже уходите?
– Только на несколько минут, миледи. Я должна известить моего господина о том, что вы проснулись. Я скоро вернусь.
Элизабет допила воду и почувствовала, что с удовольствием выпила бы еще. Ей пришлось признаться себе и в том, что она внезапно испытала сильнейший голод. У нее создалось впечатление, что желудок ее совершенно пуст – будто она не ела уже несколько дней. Она понятия не имела, сколько времени прошло после рокового визита Амелии Уинтерз.
На столике, где стоял кувшин с водой, Элизабет увидела блюдо со свежими фруктами и несколько хлебных лепешек. Она решила, что может поесть и без разрешения.
Завернувшись в покрывало, Элизабет с трудом встала со своего странного ложа. Оказалось, что она ослабела и ноги у нее дрожат. Она кое-как добралась до столика с едой и опустилась возле него на колени.
Элизабет успела съесть с дюжину крупных темных виноградин, когда раздался «стук в дверь»: кто-то несколько раз постучал по шесту, расположенному у входа. Занавеска на входе отлетела в сторону, и в шатер решительно вошел незнакомец.
Это был человек очень необычный: благородное лицо, точеный нос и волевой подбородок; глаза, большие и темные, цвета самого темного обсидиана, традиционно для Египта подведенные сурьмой, светились умом.
