Сергей Минцлов - Гусарский монастырь

К четырем часам дня в большой зал пентауровского дома, среди закрытой белыми чехлами золоченой мебели и высоких простеночных зеркал, робкою кучкой собрались актеры.

Белявка, одетый в новое платье и сапоги, разгуливал по лоснившемуся паркету и останавливался перед каждым зеркалом.

Вид собственной персоны в длиннейшем сюртуке, сидевшем на нем мешком, доставлял ему чрезвычайное удовольствие. Он то поправлял на себе воротник, то ухватывал в кулак подбородок, покрытый сизой щетиной, и на минуту-другую так и застывал в восторженном самозабвении.

Актеры покашливали и переминались, не смея даже прислониться к стенам.

Ровно в четыре часа Ванька распахнул белую дверь и из кабинета появился, точный всегда и во всем, Пентауров.

По мановению его пальца Ванька вкатил из соседней гостиной одно из кресел и поставил его у середины стены.

— Начинайте!… — проронил Пентауров, опускаясь в кресло.

Ванька подал ему раскуренную трубку с вышитым голубым бисером чубуком в рост человека, и Пентауров, откинувшись и облокотившись на одну руку, стал посасывать мундштук и пускать мелкие кольца дыма.

Белявка вставил два пальца за свой воротник под подбородком и потянул его вперед, словно желая дать больше простора горлу.

— Наперво я наглядно скажу вам, шо таке сцена!… — начал он, обращаясь к актерам и закинув назад голову. — Это вам нэ котух и нэ девичья; с нее усе видно, как на долони, а потому держать соби на ней треба, как следует… не харкать и в подол и в руку не сморкаться! Спиной к публике становиться нэльзя, бо ничего хорошего на спине не имеется; помните усе время твердо, кого вы играете: коли ты храф — храфом и держи себя; коли злодий, так шоб сразу видать было, шо ты свинья и подлец!

Пентауров одобрительно кивнул головой, и заметивший это Белявка продолжал еще с большим воодушевлением:

— А как это сделать? Вот как! Перво-наперво ходыгь надо, как следует. Скажем, герой я, Александр Македонский, альбо Буцефал какой, так неужто ж я, как михрютка, лазать стану? Да никогда! Хрудь у него колесом должна быть, голова вверх, руку так вот держать; идет, пол под ним трещать должен!… Вот так…

Белявка выпятил вперед грудь, окончательно задрал голову, вытянул над ней руку и индейским петухом прошелся по зале.

— Величаво и хорошо! — произнес он, остановясь и опуская руку. — Сразу понятно всем, шо я херой. Ну вот, ты, Петр, трагик… иди сюды до мени!…

Черноволосый парень со сросшимися бровями сделал два шага вперед и остановился.

— Ховорю, ты трагик. Играешь ты, скажем, ролю разбойника и убивать должен кого-нибудь, меня, скажем. Как же ты ко мне подойдешь? Ну, ходи же, ходи!…

Сарданапалов двинулся на него, держа руки точно приклеенными к бокам.

— И не так, и не так! — замахал на него Белявка. — А то ж так до господина пристава пороться ходют, а не убивать! Ты злодий, так ты в дугу согнись, крадься, загребай руками, очи, як у рака, выставь, шоб мороз по коже подрал, вот як!… — Белявка вытаращил глаза и опять проделал все по своим указаниям.

Пентауров снова с одобрением наклонил голову: теория Белявки была в те времена общепринятой.

Белявка вдохновился и разошелся окончательно.

— Благородный отэц — опять другая статья! — продолжал он. — Ты, Василий, будешь храфов и королей играть, ну, как же они ходют?

Вольтеров направился к нему неуклюжей походкой и приподнял обе руки, словно держа в них блюдо.

— Ну и лакей, а не король! — огорченно воскликнул Белявка. — Гордо должен идтить, благородно, шоб в очи кидалось, шо ты король, а нэ хам! Ось дывысь, як короли ходют!… — Белявка откинулся всем туловищем назад, скосил и прищурил глаза и, делая приятные, легкие жесты ручкой, прошелся мимо актеров. — Поняли?

— Поняли!… — посыпались сдержанные ответы.

— Сделаем же теперь репэтыцию!…

— А нам вы ничего не показали, Григорий Харлампович? — несмело произнесла героиня — Елизаветина.

— Вам? А чого вам показывать? Женский пол и без науки свое дело знает! Головку набок, плечиками переминайся, вот як ежели у тебя по спине червяк ползет; глазами эдак!… — Белявка поджал губы и с томным видом скосил глаза. — И готово дело — пропал человек!

Девушка вспыхнула и заалела по самые виски.

— Мне-то колесом, что ли, прикажете ходить? — мрачно спросил комик.

— Э, твое дело самое трудное! — воскликнул Белявка. — Смотря какая роля у тебя будет: по одной горошком катись, по другой воробушком прыгай, а по трэтьей и колесом вертысь! Ну, репэтыция начинается!

Он хлопнул в ладоши.

— Вот, оце буде сцена! — Белявка указал рукой на часть залы. — Херой, ты входишь слева, а благородный отец справа. Они долго не видались и должны поздоровкаться. Ну-с, расходитесь каждый в свою сторону!

Актеры стали у противоположных стен и двинулись друг другу навстречу.

Герой Сенька шел с закинутой назад головой и подняв вверх руку.

— Стой, стой, стой! — закричал, бросаясь между ними Белявка. — Герой, ты хорошо идэшь, но глядеть так свысока на короля нэвозможно: он же ж важней тебя; он тебе сразу морду набьет за это! Улыбайся, ласково гляди, ведь ты же его нэ укусить хочешь? А ну, еще раз!…

Актеры разошлись и снова пошли друг к другу.

— Стой!… — опять крикнул Белявка и с прискорбием замотал головой из стороны в сторону. — Король, да руки-то у тоби где? Вареники, что ль, в миске несешь?

— Виноват-с… привык у стола служить! — отозвался Вольтеров.

— Затвэрди ж, шо ты король; благородно иди, свободно, вот так, ручками маши!… Шо тоби херой? Плевать ты на него хотел!

Но как ни бился и ни поправлял Вольтерова Белявка, ничего путного не выходило.

— О, Боже ж ты мой! — вздыхал Белявка, утирая красным платком со лба прошибший его пот. — Бугая грамоте скорее выучишь, чем тебя ходить!…

— Постой, — мягко вмешался Пентауров; он отдал трубку Ваньке, встал и направился к актерам. — Я его сам научу. Ведь ты ж видал, как я хожу? — обратился он к Вольтерову.

— Видал-с…

— Вот тебе и пример, как короли ходят: так и пройди! Чувствуй себя барином… Это же так просто!

Пентауров прошелся перед актерами походкой, напоминавшей Арефия Петровича Званцева перед лавкой Хлебодарова.

— Вот изобрази меня!

— Я не смею-с!… — смущенно пробормотал тот.

— А я приказываю! — строже сказал Пентауров. — Ну, живо!

Вольтеров выставил вперед живот и пошел, виляя им из стороны в сторону.

— Дурак! — воскликнул, рассердясь, Пентауров. — Разве я так хожу? Чего ты пузо выпятил? Где же у меня живот? Он оглядел себя и пожал плечами. — Совсем у меня живота нет!

— Виноват-с!… — Вольтеров стоял красный, как рак, опустив глаза в пол.