Хотя письма мужу были неизменно жизнерадостны, Шарлотта позволяла себе жаловаться Джулиет.
— Мы были совершенно счастливы. И зачем только Эндрю отправился в этот рейд по Огайо? — Шарлотта потерла поясницу, — Мне порой кажется, что я ношу не сына, а слоненка какого-то. Ах, Джулиет, отчего мужчины столь жестоки к тем, кто их любит?
— Вот уж не знаю, — отвечала Джулиет с былой язвительностью. — Кабы нам, старым девам, удавалось вернее измерять мужские сердца, не сидели бы мы незамужними.
Нестерпимо жарким августовским утром, после того как Шарлотта Раванель провела в безуспешных потугах сорок восемь часов, Розмари Хейнз приложила ухо к растянутому животу подруги. Выпрямившись, она едва заметно помотала головой: нет, сердечко не бьется.
Джулиет сказала:
— Доктор дремлет на кухне. Пойду позову его.
— Милая, не стоит беспокоить беднягу, — прошептала Шарлотта. — Погоди немного. Разве мы с вами не душа в душу жили? Лучших друзей и представить нельзя, — На губах Шарлотты Фишер Раванель появилась мечтательная улыбка, — Ну не счастливица ли я, вышла замуж за Эндрю!
Все девушки как одна хотели бы иметь его своим мужем. — Она закрыла глаза, — Ужасно хочется спать. Посплю пока рядом с ребеночком. Скажи, Розмари, верно, что у сыночка Эндрю глаза как у папы?
Затуманенное солнце зависло в белесом небе над опустевшей гаванью. Федералы атаковали последние оставшиеся в руках конфедератов укрепления. Издалека звуки выстрелов слышались не громче треска детской погремушки.
Возле дома 46 по Чёрч-стрит Джошуа седлал Текумсе.
— Что ты делаешь, Джошуа?
Слуга Джона опускал стремена.
— Масса Хейнз отправляется на войну, госпожа.
Держа в руках седельные сумки, Джон вышел из дома.
Таким энергичным Розмари его уже давно не видела.
— А, Розмари. Как Шарлотта и ребенок?
— Мертвы. Оба — и Шарлотта, и малыш. О Джон, она так хотела этого ребеночка. Она…
Словно боясь, что его объятия могут сломать хрупкую женщину, Джон нежно коснулся волос Розмари. По его добродушному, открытому лицу текли слезы.
— Милая моя, как жаль. Шарлотта была слишком нежна для нашего грешного мира.
Розмари указала на Текумсе.
— Джон, что это значит?
— Я оставил записку на твоем ночном столике. Ты обязательно бы ее заметила.
— Джон!
— Генерал Джонстон обратился с призывом к добровольцам. Компания «Хейнз и сын» разорена, корабли с тем же успехом могли бы стоять на суше. Простишь ли ты меня, Розмари? Я не в силах больше скорбеть, — Муж слабо улыбнулся, впервые за несколько месяцев. — Кто знает, может, мне даже присвоят звание. Лейтенант Хейнз — разве не звучит? Не волнуйся, дорогая. Джон Хейнз будет самым осторожным из вояк.
Он передал седельные сумки Джошуа.
— И за себя не беспокойся — Ретт вложил наши средства в британские ценные бумаги. Что бы ни случилось, ты не будешь нуждаться.
— Джон, подожди! Тебе нельзя ехать! И… и… Текумсе боится выстрелов!
Он похлопал коня по крупу.
— Я тоже. Придется, видно, нам обоим победить свой страх.
— Зачем ты это делаешь? Так нашу крошку не вернуть!
Он крепко, до боли, сжал плечо жены.
— Розмари, мне жизнь не мила. Я думал, скромность притязаний сможет уберечь нас: просто быть честным в делах, любящим мужем и отцом. Ничего больше я не желал. — Джон печально покачал головой, — Как же мы, южане, изменились…
Хотя слова «останься со мной» готовы были сорваться с губ Розмари, она не смогла их вымолвить.
Джон кивнул, словно в ответ своим мыслям.
— Поэтому я и ухожу. Как ни трудно поверить, видимо, страна не управится без помощи своих бизнесменов средних лет, пусть и с брюшком. По словам президента Дэвиса, мы еще в силах победить. Если удастся удержать Атланту, Питерсбург и Чарльстон, Авраама Линкольна не переизберут. А если Линкольн проиграет выборы, федералы прекратят сражаться. Они понесли ужасные потери, даже больше наших. И несомненно, не меньше нашего устали от всего этого жуткого дела.
— Джон, неужели ты способен лгать мне? В такое время?
С глазами, полными любви, он коснулся губами ее руки.
— Розмари, Розмари… Да, способен. — Джон перевернул ее руку ладонью кверху, словно запечатлевая в памяти каждую драгоценную линию. — Я бы солгал самому Иисусу Христу, если бы тем мог избавить тебя от страданий.
Когда первые снаряды федералов разорвались на улицах Атланты, Ретт Батлер стоял возле гостиницы «Нэшнл».
Затрезвонили колокола пожарных.
— Там, вон там! — Востроглазый мальчишка указал на столб дыма над крышами домов.
Ретт протолкался через толпу зевак в салун гостиницы.
Поскольку бармен был с остальными снаружи, Ретт сам налил себе пива и отнес вместе с газетой бармена за свой обычный столик в глубине помещения. Еще один разрыв снаряда стряхнул пыль и облупившуюся краску с тисненого латунного потолка, поэтому пришлось накрыть кружку рукой.
Все надеялись, что Джон Худ, новый командующий подошедшей с запада армии, побьет Шермана и спасет город.
Но если подвал гостиницы переоборудуют под убежище, холодного пива уже не получишь.
Одна из газет превозносила генерала Худа, потерявшего руку и ногу при защите Конфедерации: «Неоспоримое свидетельство боевого духа генерала».
Ретт едва поверил своим глазам, когда увидел, как вчера вечером возле штаба Конфедерации двое сильных мужчин взгромоздили генерала на коня и привязали к седлу.
Первым снарядом сровняло с землей дом мистера Уорнера на углу улиц Роудс и Элиот, убив его вместе с шестилетней дочерью. От следующего выстрела погибла женщина, которая гладила рубашки. Смертельно ранена была другая женщина, садившаяся на поезд. А свободный цветной парикмахер Сол Люки погиб, когда снаряд, отскочив от фонарного столба, взорвался у него под ногами.
Две из четырех главных железных дорог Атланты были уже в руках федералов. Испуганные бизнесмены по одному поднимались тайком по задней лестнице «Красной Шапочки» с предложениями купить их дело за бесценок.
Поскольку армия Худа конфисковала всех лошадей и все экипажи в городе, Ретт шел от «Красной Шапочки» до гостиницы пешком. Когда улицу перегораживали помпы пожарных, он сворачивал на соседнюю.
С первыми лучами солнца Ретт складывал карты и направлялся к себе в «Красную Шапочку». Если в одну ночь он проигрывал тысячу, то в следующую выигрывал. Ему было все равно.
Глупец. Какой же он глупец! Следовало давно покинуть этот город, с трех сторон осажденный огромной армией, теперь сжимавшей тиски. В Атланте его совершенно ничего не держало.
