– Некоторое время спустя он… – медленно сказала она, как будто произносить эти слова вслух ей было больно, – он бросился с крыши. И я винила в этом себя. До сегодняшнего дня.
– Джудит! – От жалости к ней у него сжалось сердце.
– Сегодня я узнала, что мой муж покончил жизнь самоубийством, потому что боялся превратиться в такого же жестокого, мерзкого типа, каким был его отец. – Она вздохнула. – Я об этом не имела понятия. Я ничего не знала ни об отце, ни о демонах, терзавших Люсиана. А если бы даже знала, то, как считает его сестра, я ничего не смогла бы сделать.
Он нахмурился.
– Она об этом знала? Знала все эти годы и ничего не сказала тебе?
– Александру терзали свои демоны, к тому же ей самой было очень горько.
– Но даже если это так…
– В течение десяти лет я считала, что это произошло по моей вине, – сказала она дрожащим голосом – Я думала, что была ужасной женой и вообще отвратительным человеком. И что это я довела его до самоубийства. – Она довольно долго молчала, потом продолжила: – И все эти годы я не позволяла себе привязываться надолго к другому человеку: все ограничивалось временными, легкомысленными связями. – Она приподняла лицо и встретилась с ним взглядом. – До последнего времени.
У него учащенно забилось сердце.
– Вот как?
– Я всегда думала, что проведу остаток своих дней в одиночестве. Без семьи, без привязанностей. Так сказать, во искупление своих грехов… Я была готова к этому. Но теперь…
– Теперь? – Он затаил дыхание.
– Теперь же я не хочу прожить ни дня, ни даже часа без тебя.
Он молча смотрел на нее. Тысячи мыслей роились в его голове, но нужные слова не шли с языка.
– Ну? Скажи хоть что-нибудь. Скажи, что твоя тетушка была права и ты действительно любишь меня, или что она права и я действительно тебе не подхожу. Скажи, что я ужасная особа и что ты не можешь полюбить такую, или скажи, чтобы я убиралась вон, или что-нибудь еще. Гидеон, я отдаю тебе свое сердце, но если тебе оно не нужно…
– Джудит, – медленно произнес он. – Ты помнишь бал у леди Динсмор, когда ты, взглянув на ее бабушку, сказала, что, должно быть, очень приятно, дожив до столь преклонного возраста, быть окруженной семьей и людьми, которые тебя любят? – Говоря это, он, сам того не замечая, подходил к ней все ближе и ближе.
– Помню, – сказала она, с трудом глотнув воздух.
– Людьми, которые будут горевать по тебе, когда тебя не станет?
Она кивнула.
– Когда придет время, по тебе будет кому горевать, Джудит, – сказал Гидеон, – по тебе станет тосковать муж, который будет любить тебя до конца своей жизни. А если повезет и у нас появятся дети, то тебя будут оплакивать и дети, и дети наших детей.
– Гидеон, – всхлипнула она, – я очень тебя люблю.
– И я люблю тебя. А если ты захочешь собирать орхидеи в джунглях или отдыхать на юге Испании, то будешь делать это вместе со мной. – Он заглянул в синеву ее глаз и увидел в них любовь и счастье, а также все, что он хотел, но до этого даже не знал, что хочет. – Обещаю тебе, что каждый день будет настоящим приключением.
Он прикоснулся губами к ее губам, она прижалась к нему, и он понял, что она была именно той, кого он ждал всю свою жизнь. Она была отсутствующей половинкой его души. Он понял это в тот самый момент, когда впервые встретился с ней взглядом. В тот момент, когда ударила молния, соединившая их воедино. Le coup de foudre.
Он поднял голову и улыбнулся, глядя на нее сверху вниз:
– Иногда, дорогая Джудит, вспышка молнии не ограничивается одним мгновением. Иногда ее свет остается навсегда.
Эпилог
– Где они теперь? – лениво спросил Синклер, покручивая виски в бокале.
– Кажется, где-то на юге, – пробормотал Кавендиш. – В Южной Америке.
– Нет, на юге Испании, – поправил его Оливер и жестом просигналил проходящему мимо официанту, с благодарностью вспомнив в очередной раз за последние три недели, что все еще имеет право это сделать.
Высокое начальство клуба долго обсуждало вопрос о том, следует ли позволить Уортону, а также Оливеру и Кавендишу, которые были сочтены виновными потому лишь, что с ним дружили, сохранить свое членство в клубе. Синклер, будучи американцем, вообще не являлся членом клуба и пользовался привилегиями членства благодаря поручительству своих друзей. Уортон рассыпался в извинениях, поклялся, что ноги его тетушки больше не будет в клубе, хотя все они сильно сомневались в том, что это удалось бы предотвратить, если бы ей пришло в голову повторить свою вылазку, а также сделал внушительный взнос в фонд модернизации клубного интерьера. И теперь все было по-прежнему.
Если не считать того, что их осталось трое. Синклер задумчиво сдвинул брови.
– Мне казалось, что они собирались в Южную Америку?
– Леди Честер, вернее, леди Уортон, действительно планировала поехать в Париж, а оттуда в Колумбию за орхидеями, – сказал Оливер. – Но ее молодой супруг убедил ее изменить планы. По крайней мере на данный момент.
– Могу поклясться, что он окажется в джунглях еще до конца года, – ухмыльнулся Синклер.
– Вот уж никогда не думал, что Уортон капитулирует первым, – горестно покачал головой Кавендиш. – Если это могло случиться с ним, то и для любого из нас надежды мало.
– Как вы думаете, кто будет следующим? – спросил Синклер.
– Ну-у, – Кавендиш перевел взгляд с Синклера на Норкрофта и обратно, – я бы, пожалуй, сделал ставку на тебя.
– На меня? – насмешливо воскликнул Синклер. – Да у меня нет ни малейшего намерения жениться!
– У тебя нет, но твой отец уже пытался женить тебя. А отец, твердо намеренный увидеть своего сына женатым, почти не уступает матери, если та стремится к достижению подобной цели. – Кавендиш скорчил гримасу. – Я это знаю по собственному опыту.
Норкрофт усмехнулся:
– В таком случае следующим, я думаю, окажешься ты.
– К счастью, – усмехнулся Кавендиш, – я гораздо умнее, чем можно предположить.
– Ты хорошо скрываешь это, – пробормотал Синклер.
– Обычно окружающие не ожидают слишком много от человека, заинтересованного исключительно в том, чтобы приятно провести время. Но мое легкомыслие – это всего лишь ширма. Настанет день, когда я появлюсь из-за нее человеком зрелым и полностью готовым взять на себя ответственность, связанную с титулом, семьей и супругой. Но до тех пор, – Кавендиш многозначительно поднял бокал, – я намерен наслаждаться жизнью.
– Лично я сделал бы ставку на то, что первым будешь ты, – сказал Синклер, посмотрев в глаза Оливеру. – Ты, как мне кажется, из тех мужчин, которые женятся.
– Возможно, я бы тоже сделал ставку на себя. Ведь я не испытываю отвращения к женитьбе, – пожал плечами Оливер.
– Но и к браку ты не слишком стремишься, – сказал Кавендиш.
– Что правда, то правда, – решительно сказал Оливер. – Тем более что у нас по-прежнему на кону четыре шиллинга и бутылка превосходного коньяку.
– И все же, – лениво произнес Синклер, – было бы интересно узнать, кто победит в этой нашей игре, а кто будет проигравшим.
Джентльмены за столом надолго погрузились в молчание. Оливер подумал, уж не завидуют ли немного Уортону двое других мужчин. Самому себе он мог признаться, что в глубине души самую малость завидовал только что женившемуся другу. И не из-за леди Честер, хотя она была и впрямь женщиной незаурядной. Он завидовал тому, что их друг нашел то, чего недоставало остальным.
– Мне кажется, что за те годы, что мы были знакомы, я никогда еще не видел Уортона таким… – Кавендиш взглянул на Оливера: – Подскажи слово, которое вертится у меня на языке.
Оливер приподнял бровь:
– Счастливым?
– Правильно. Этот человек счастлив. Аж завидно, до чего счастлив! – Кавендиш содрогнулся. – Но какой ценой!
– Ценой женитьбы на леди Честер? – хохотнул Оливер. – Так это скорее не цена, а награда.
– В таком случае выпьем за счастливую супружескую пару. – Синклер встал на ноги и поднял бокал. Остальные мужчины последовали его примеру. – За лорда и леди Уортон. Где бы они ни находились.
