усмешкой отец.
Джеймс задумчиво кивнул.
— Тогда я, может, и вернусь.
Старший Тревельон опустил глаза, разглядывая собственные руки.
— Оно и к лучшему, Джейми, если ты вернешь ее семье. Твоя мать… — Он поморщился. — Да. Ее красота покорила меня, и я ничего не мог с собой поделать, хотя она была для меня слишком молода. Но после того, как мы поженились, ее одолела тоска. Ей нужен был мужчина не такой старый и угрюмый, как я. Не повторяй моих ошибок, сын. Несчастная жена и мужа сделает несчастным.
— Не беспокойся, па. Если я и наделаю ошибок, то они будут моими собственными. Кроме того, я не ты, а Феба не моя мать.
Полчаса спустя Тревельон поднял занавеску окошка кареты, чтобы помахать на прощание Агнес, рыдающей Долли, отцу, старому Оуэну, Бетти и юному Тому. Тоби лаял и бежал за каретой, рискуя угодить под колеса, до тех пор, пока несли короткие лапы.
И лишь тогда, как отцовский дом скрылся из виду, он опустил занавеску.
Феба сидела напротив с красными заплаканными глазами. Тревельон смотрел на нее и сердцем своим понимал: все его будущие ошибки — хорошие или дурные, незначительные или такие, от которых перевернется мир, — связаны с этой девушкой.
Феба не могла сказать, ночь сейчас или день, но знала, что они ехали долгие часы, прежде чем наконец сделать остановку на постоялом дворе.
Измученная, она вышла из кареты, держась за руку Тревельона. Они больше не скрывались и ни от кого не бежали, поэтому Джеймс сказал, что больше нет причины делать вид, будто они муж и жена, но обручальное кольцо своей матери почему-то у нее не забрал.
Феба к нему так привыкла, что и сейчас потрогала большим пальцем, тайком потерла, как талисман. Благовоспитанная леди все-таки вернула бы кольцо, а вот она не вернула.
Эта придорожная гостиница была больше, чем те, в которых они ночевали по пути в Корнуолл. Феба слышала, как переговариваются мужчины, впрягая в кареты свежих лошадей, лай собак, недовольные возгласы усталых путешественников.
— Простите, сэр, — послышался рядом голос Рида, когда они шли к гостинице. — Отдельные обеденные комнаты все заняты!
— Значит, мы поедим в общем зале, — решил Тревельон. — Или вам, миледи, угодно, чтобы ужин принесли прямо в наши комнаты?
Комнаты? Он имеет в виду, что этой ночью спать они будут раздельно? И почему он опять называет ее «леди»? По правде говоря, она терпеть не могла, когда к ней так обращались.
— Нет-нет, давайте поужинаем в общем зале.
В гостинице их встретили и аромат жареной говядины, и гул людских голосов. Тревельон подвел Фебу к столу, и она села, опустив пальцы на щербатую деревянную поверхность перед собой.
— Что будете? — спросил грубый женский голос.
— Пива и две порции говядины, — распорядился Тревельон.
— Сию минуту, дорогуша, — послышался тот же голос, и раздались удаляющиеся шаги.
Феба повернула голову, принюхиваясь, и, кроме запаха дыма из камина, почувствовала запах табака: джентльмены с наслаждением курили свои трубки, — а кто-то из сидящих поблизости явно не мылся ни разу за всю жизнь.
Перед ней с грохотом поставили высокую пивную кружку, и женский голос буркнул:
— Держите. А она что, слепая?
Феба улыбнулась, но ничего сказать не успела.
— Вот ведь обуза! — с сочувствием проговорила девушка-официантка. — Слепая жена! Благослови вас Господь, сэр!
Служанка удалилась, а Феба, так и осталась сидеть с открытым ртом, вдруг осознав, что все смотрят на нее и думают то же самое, что эта девица: обуза!
— Да пошла она! — буркнул Джеймс. — Не обращайте внимания. Вы прекрасно знаете, что не можете быть обузой. Любой мужчина — любой! — был бы счастлив назвать вас своей женой.
Феба улыбнулась, хотя губы у нее немного дрожали.
— А вы?
— Я самый первый.
Ее охватил жар — таким твердым, без малейших колебаний, был его ответ. Она наклонилась к Тревельону:
— Тогда почему вы сняли две комнаты? Не хотите, чтобы мы спали вместе?
— Попробуйте здешнее пиво, — проигнорировал Джеймс ее вопрос. — Оно цвета дуба. Думаю, вам понравится.
Ах вот как! Не на ту напал!
— Джеймс…
— Вот и мясо! — Та же официантка поставила на стол тарелки с ужином.
Феба нащупала оловянные блюда и теплое мясо в густой подливке.
Сердобольная девица ахнула и с сожалением причмокнула языком.
— Ну как малое дитя! Сунула пальцы прямо в тарелку.
Феба застыла. Тревельон что-то проворчал, а потом послышался звон монет и его раздраженный голос:
— Сегодня нам ваша помощь больше не понадобится. Вы свободны.
Девица фыркнула и потопала прочь. Феба же, хоть и чувствовала, как горят щеки, облизнула пальцы, расправила плечи, взяла вилку и аккуратно наколола кусочек мяса.
Тревельон тихо рассмеялся, Феба замерла, а потом услышала его голос, такой бархатный, проникновенный:
— Вы же принцесса. Вы знали об этом? Я поражен, как у нее хватило смелости вообще при вас сказать хоть слово. Впрочем, она просто не успела вас рассмотреть, потому что, стоит взглянуть на вас повнимательнее, и любой скажет: маленькая принцесса-амазонка.
Ее губы сложились в улыбку — понятно, что он хотел ее успокоить, но все равно приятно. — Уверена, вы преувеличиваете.
— Ничего подобного! Где бы вы ни появились, все мужчины смотрят только на вас, и ваша слепота здесь ни при чем: просто они видят, какая вы красивая, видят лицо и роскошную фигуру.
О-о, как же загорелись щеки!
— Но если кто взглянет пристальнее, увидит и другое: отважную девушку, которая сражается со своим недугом каждый день, но делает это с улыбкой, без нытья и отчаяния. А теперь забудьте все неприятности и пейте пиво.
Феба выпила, слизнула пену с губ, а Джеймс, накрыв ее руку своей большой теплой ладонью, спросил:
— Ну как?
— Мне нравится, очень нравится! Кажется, придется просить Максимуса, чтобы в Уэйкфилд-хаусе мне подавали пиво каждый раз, как сяду за стол.
Тревельон поперхнулся.
— Хотел бы я видеть лицо Уэйкфилда, когда станете говорить ему об этом.
Феба вздернула подбородок, явно довольна собой.
— Ничего, пусть привыкает!
Тревельон же громко рассмеялся.
Еда хоть и не отличалась изысканностью, зато была вкусной и сытной. Когда ужин подошел к концу, Тревельон отошел о чем-то переговорить с хозяином, а она осталась сидеть.
— Идемте. — Джеймс, вернувшись, помог ей встать. — Позвольте проводить вас в вашу комнату.
Феба молча кивнула. Через день-другой они будут в Лондоне, и ночевать в разных комнатах сейчас, когда это еще возможно, — непростительное расточительство.
Они преодолели лестничный марш по скрипевшим под ногами деревянным ступенькам. Гомон голосов из общего зала почти не
