class="p1">— Я здесь, — поспешил он успокоить ее.
— Долго нам ехать до остановки на ночь? — спросила Феба, откидываясь на спинку сиденья.
Тревельон сверился по солнцу.
— Еще несколько часов.
Феба молча кивнула, а Джеймс вдруг спросил:
— Могу ли навещать вас в Лондоне… если вы этого, конечно, хотите?
Ослепительная улыбка озарила лицо Фебы.
— Я была бы только счастлива.
Он невольно ответил ей улыбкой, хоть она и не могла ее видеть, а Феба подразнила:
— А как же, капитан Тревельон, герцог Уэйкфилд? Вам не кажется, что нужно спросить его разрешения?
— Мне показалось важным заручиться вашим согласием, прежде чем забираться в логово ко льву.
— Очень разумно с вашей стороны. — Феба кивнула и опять зевнула. — Ах ты боже мой, как же я хочу спать! Ну почему в этой карете такие жесткие подушки?
— Это мы сейчас исправим. — Джеймс пересел к ней и предложил: — Обопритесь на мое плечо.
— Гм… — пробормотала она сонно. — Тоже не очень-то мягко, но хотя бы удобно.
И Тревельон подумал, что это можно счесть за комплимент.
Наконец-то добрались до постоялого двора. Целый день сидеть, оказывается, очень утомительно. Феба вышла из кареты и незаметно потянулась.
Здесь оказалось ничуть не лучше, чем в той гостинице, где они останавливались вчера вечером: полно народу, во дворе пахнет лошадьми и навозом, а внутри стоит теплый аромат готовящегося ужина. Они уселись друг напротив друга за очередной видавший виды деревянный стол, и она подумала: «А что, если это наша последняя ночь?» Даже если Максимус позволит Джеймсу ухаживать за ней, пройдет немало времени, прежде чем они смогут остаться наедине. А потому — после того как она попробовала еще один сорт пива, после того как Тревельон убедился, что Рид удобно устроился на ночь, после того как он проводил ее в комнату и указал, где кровать и где камин, — Феба схватила его за руку и буквально потребовала:
— Любите меня! Сейчас же!
Встав на цыпочки, она заставила Джеймса пригнуть голову и впилась в его губы сокрушительным поцелуем. За последнюю неделю у Фебы прибавилось опыта по этой части, но такие поцелуи были отнюдь не изысканным удовольствием, а скорее признаком отчаяния.
«Что, если это наша последняя ночь?… Наша последняя ночь?… Последняя?…»
Эта страшная мысль никак не желала покидать ее голову. Каким-то образом они потеряли счет времени, а теперь вдруг вернулись к действительности. Она не была к этому готова: сама мысль расстаться с Тревельоном казалась ей невыносимой. Лондон, Максимус… не хотелось даже думать, что ждет ее по возвращении.
Завтра приближалось слишком уж быстро.
Отбросив деликатность и нежность, она неуклюже шарила по его телу, пытаясь расстегнуть ширинку, хотя рука Джеймса пыталась ее остановить. И чего уж он точно никак не ожидал, что она упадет перед ним на колени, рванет ширинку, что потянется рукой, а потом и лицом к…
— Феба, бога ради, нет!
Больше он ничего сказать не смог: из его горла вырвался стон. Феба добралась до его естества и прижалась к нему лицом, вдыхая запах, его запах, запах мужчины, который принадлежал ей.
Этот орган пульсировал, прижатый к ее щеке, и Феба взяла его в руку и поцеловала, ощутив, как могучий ствол растет, наливается силой. Ей захотелось почувствовать его на вкус, и она взяла его в рот.
Раздался стон.
Феба решила продолжить исследования и провела языком снизу вверх. Джеймс покачнулся, и его рука легла ей на макушку — не тяжело, но крепко. Чтобы держать ее? Или чтобы самому удержать равновесие? Она не знала, да и не хотела знать.
Ее губы сомкнулись на головке, и она принялась сосать.
— Феба, бог мой, Феба!.. — выкрикнул он хрипло, а она работала языком, ощущая солоноватый вкус жидкости, что просачивалась из скользкого кончика.
Когда Джеймс зарычал и едва не вдавил ее в пол, она поняла, что своим неприличным поступком подчинила его, и ее существо наполнилось гордостью: этот сильный, храбрый мужчина стонет и кричит лишь оттого, что она ласкает его ртом.
Через мгновение ей стало не до размышлений. Схватив за руки, он рывком поднял ее, и на один ужасный миг ей показалось, что сейчас он оттолкнет ее и швырнет в дальний угол комнаты, не стерпев ее безрассудной выходки, но он подтащил ее к постели и, опрокинув на матрас, коленом раздвинул ноги.
— Феба, дорогая, что вы со мной творите? Где вы этому научились, черт возьми? Нет, не говорите, иначе мне вообще не уснуть сегодня. — Он схватил ее юбки и задрал вверх, обнажив ее до талии. — Не знаю, отчего я вообразил, что сумею вам противостоять, выпутаться целым и невредимым.
Феба открыла было рот что-то сказать, но в этот момент его пальцы вторглись в ее лоно, а потом там оказались и горячие губы, прямо у средоточия ее страсти.
Ах! Такого она не могла даже вообразить. Это была сладкая пытка плоти, слишком чувствительной к любому прикосновению. Она изогнулась дугой, бедра заходили ходуном, но Джеймс положил ладони ей на живот, заставляя лежать спокойно. Прижимая ее к матрасу, он совершал молебен, губами и языком лаская дрожащую плоть. Неделю назад она умерла бы от стыда при одной только мысли о чем-то подобном, а теперь наслаждалась.
Ее дыхание сделалось прерывистым, легким явно не хватало воздуха, и она стиснула кулаки, вцепившись в собственные волосы. Хоть бы он остановился! Нет, только не это! Пусть продолжает, пока ее не поглотит огонь…
Он ласкал ее набухший бугорок нежными движениями языка, в то же время терзая плоть пальцами. И вдруг яркие огни вспыхнули на дне ее незрячих глаз, рассыпавшись искрами и воспламенив ее существо. Она все еще хватала ртом воздух, сотрясаясь всем телом, когда он оседлал ее, с силой вонзаясь в нежную плоть. Повинуясь ему, она крепко обхватила его ногами…
— Феба! — рычал он ей на ухо. — Феба! Вы сводите меня с ума, я одержим вами. Я не могу…
Он был так возбужден, что, едва вонзился в нее, изогнулся в сладкой судороге и вздрогнул всем своим сильным телом.
Она вцепилась ему в плечи и впилась ртом в его рот, принимая в себя и его стон, и пролитое семя.
Когда все было кончено, его голова упала на подушку, а из горла вырвался хриплый шепот:
— Вы меня… погубили. Как теперь дышать без вас? Как вообще жить?…
— И не надо, — прошептала Феба в вечную темноту. — Без меня не надо…
Они оба оказались в ловушке, и она это знала, как знала и то, что любит Джеймса
