разбойники, толпа и тому подобное.
Феба сникла. Неужели впереди ее ждут годы с безликими мужчинами, которые будут следовать за ней по пятам ради ее же собственного блага, защиты?
И в этот момент в голове у нее словно что-то щелкнуло. Максимус опять все решил за нее. И честно говоря, ей это надоело, черт возьми!
— Нет.
— Так вот, номер первый… — начал Максимус и тут же осекся: до него наконец дошло, что она сказала. — Прошу прощения?
— Я сказала — «нет», — очень спокойно повторила Феба и в ответ на ее удивленный взгляд пояснила: — Нет, — повторила она, на сей раз с некоторым нажимом. — Нет, Максимус, я не стану выбирать для себя тюремного надзирателя. И вообще мне не нужна охрана. Я не хочу, чтобы за моей спиной постоянно кто-то топтался и указывал, куда можно пойти, а куда нет. И тебе я тоже больше не позволю указывать мне, что можно и чего нельзя!
Феба задыхалась от собственной смелости, но голову кружило ощущение свободы — ведь она высказала брату все, что думает!
Максимус опять попытался внять к ее благоразумию, но она продолжила:
— Да, вполне вероятно, что я буду падать, но это ничего: поднимусь и пойду дальше. Я буду танцевать и спотыкаться, буду разговаривать с неподходящими мужчинами и женщинами, буду посещать гостиные, где беседуют о театре и смакуют скандалы, ходить в магазины на самых оживленных улицах — и пусть меня там толкают. А, если захочется, я буду пить пиво. И наслаждаться всем этим!
Феба встала — и пусть ноги у нее немного подкашивались, но она стояла на собственных ногах, без поддержки.
— Не слепота делает меня немощной, а все те, кто решил, что я не могу наслаждаться жизнью из-за слепоты. Если споткнусь, если наткнусь на что-нибудь, упаду или ударюсь, так это сделаю я сама. Если ты опять отнимешь у меня свободу, то я превращусь в глупое, скованное по рукам и ногам существо. Я перестану быть женщиной, живым существом, просто перестану быть!
Феба пошла к двери, проводя пальцами по спинкам знакомых стульев, и все это в гробовом молчании. Кажется, ее слова так поразили Максимуса, что он онемел.
Добравшись, наконец до двери, она открыла ее пошире — с явным умыслом, чтобы все слышали ее последние слова:
— И еще одно: я собираюсь выйти замуж за капитана Джеймса Тревельона, с твоего разрешения или без него. Я люблю его, а он любит меня. Сообщая о своих планах, я оказываю тебе любезность — так у тебя будет время свыкнуться с этой мыслью.
И в первый раз в жизни герцог Уэйкфилд был вынужден выйти из комнаты, не оставив за собой последнего слова.
В ту же самую ночь Тревельон сидел у себя в съемной комнате за тарелкой супа из трески, и тосковал по Фебе, когда в дверь постучали.
Он настороженно поднял голову. Знакомых в Лондоне у него почти не было — не обзавелся за двенадцать лет жизни здесь. Разумеется, Уэйкфилд вскоре опомнится и придумает для него кару, но сейчас для этого слишком рано. Он ушел от герцога всего несколько часов назад.
Сжав в руке пистолет, Тревельон встал из-за стола и здорово удивился, когда на пороге приоткрытой двери увидел герцога Уэйкфилда.
Целую долгую минуту Джеймс мерил его взглядом, пока герцог не спросил:
— Могу я войти?
Тревельон жестом пригласил его в комнату.
С любопытством оглядев комнату, Уэйкфилд, не спрашивая разрешения, уселся на кровать. Тревельон подумал было чего-нибудь предложить герцогу, да кроме остывшего супа из трески и весьма посредственного вина у него ничего не было.
— Я пришел… — начал герцог своим обычным надменным тоном… и вдруг замолчал.
Пришел черед Тревельона удивляться.
— Ваша светлость?
— Максимус.
— Прошу прощения? — не понял Джеймс.
— Меня зовут Максимус, — устало пояснил герцог, сняв треуголку, бросил на кровать. — А вас Джеймс.
Тревельон растерянно хлопал глазами.
— Да, но никто так меня не называет. — Ну, разве что родные и… Феба.
Максимус усмехнулся уголком рта.
— Значит, пусть будет Тревельон. — Он вздохнул. — Знаете, что мне сегодня пришлось выслушать?
Вопрос был риторический, поэтому Джеймс просто сел, а герцог продолжил:
— Не повышая голоса, произнесла длинную речь о своих правах и в заключение заявила, что намерена выйти за вас замуж. Вы в курсе?
Тревельон усмехнулся и кивнул.
— Да, это так, ваша светлость, но надеюсь, с вашего благословения.
— Максимус. Зовите меня так, — рассеянно повторил герцог. — Кстати, не уверен, что ей так уж требуется мое благословение, однако я здесь именно для этого.
Тревельон вытаращил глаза от изумления. Что именно сказала Феба брату? Он открыл было рот, намереваясь спросить, но тут дверь распахнулась, едва не слетев с петель.
Тревельон вскочил, узнав двух лакеев из Уэйкфилд-хауса.
— Ваша светлость, — крикнул Хатуэй, — леди Фебу похитили!
«Право же, пора бы к этому привыкнуть», — мрачно размышляла Феба в очередной карете в окружении мужчин исключительно сомнительной репутации. А она всего только и хотела, что навестить Геру и в сестринское ухо излить все, что накопилось, но не успела она спуститься с крыльца Уэйкфилд-хауса, как ее схватили.
Опять ее куда-то тащили, но на сей раз похитители не потрудились набросить ей ничего на голову, за что Феба была им очень благодарна. А во-вторых, с ней в карете сидел мистер Малколм Маклиш. Впрочем, ничего хорошего в этом не было, поскольку он, похоже, решил, что она должна выйти за него замуж, и всю дорогу приговаривал:
— Прошу вас, леди Феба! Поверьте, это к лучшему! Я готов посвятить остаток жизни тому, чтобы загладить свою вину перед вами. Поймите, мы не можем пойти против него! Его власть простирается так далеко, что вы не можете себе вообразить!
Феба вырвала свои пальцы из его руки и потребовала:
— Перестаньте говорить загадками! Кто этот человек, которого вы так боитесь? А эти люди, что держат на мушке и вас, мистер Маклиш?
Один из похитителей грубо рассмеялся.
— В каком-то смысле да, — не очень уверенно ответил тот. — Я тоже жертва, как и вы.
— Позвольте, сэр, вам не поверить, — парировала Феба. — Кто именно заставляет вас на мне жениться и, ради всего святого, зачем?
— Я буду о вас заботиться, — повторил Маклиш, делая вид, что не слышал ее вопросов. — Вы ни в чем не будете испытывать нужды.
— Моя самая большая нужда — это самостоятельно принимать решения! — отрезала Феба, а карета тем временем остановилась.
Она прикинула, не пуститься ли наутек, но, помимо очевидного затруднения, было
