Постепенно у меня находятся нужные слова, и как только это случается, мне не остановиться. Они текут и текут, обрисовывая события прошлых полутора лет. Я рассказываю им о Хаджиме, о нашей свадьбе, о моей семье. Даже о Сатоши и о том, что он был выбором моей семьи. Я рассказываю, как Матушка запирала калитку, а потом, обменявшись взглядами с Сорой, я рассказываю о младенцах.
Обо всех этих несчастных детях.
О том, как они делали первый вдох, а потом переставали дышать. О Йоко, Джин, Айко, Чийо и многих других. Я не просто ворошу, я не скрываю ничего, чтобы показать им Матушку Сато.
Они слушают, не перебивая и, насколько я могу судить, не осуждая. Глаза Хисы стали мокрыми, и она все время их утирает. Сестры качают головами. Даже Сора тихо плачет. Ее не было с нами — Джин, Хатсу и мной. Может быть, она не знала всей жестокости Матушки Сато?
Сора продолжает мой рассказ, начав с того, в каком состоянии она меня обнаружила. О матушкином чае, нашем бегстве и путешествии до ворот монастыря.
Настоятель вздыхает. Его улыбка исчезает, словно ее и не существовало.
Малышка начинает капризничать, и я тянусь, чтобы ее забрать. Хиса колеблется, но я настаиваю. Я уже не боюсь их неудовольствия. Пока я не понимаю, стоит ли им доверять. Пусть лучше девочка проголодается, чем я лишусь ее навсегда.
— Она здесь? — не выдерживаю я. — Она пришла за нами?
— Та женщина? — спрашивает сестра Сакура с грустным лицом. — Нет, нет, дитя. Мы просто хотели услышать вашу историю.
И я хочу поблагодарить вас обеих за то, что поделились ею, говорит настоятель, выпрямляясь. — И за вашу смелость.
Все тихо кивают в молчаливом согласии.
— Что будет дальше? — спрашивает Сора.
Сестра Сакура поправляет очки.
— Мы доведем все до сведения властей, чтобы они обратили на это внимание, разумеется.
— Но они ничего не будут делать, — возражаю я, переводя взгляд с одного лица на другое. — Расследование ничего не даст.
— Это будет зависеть от того, к кому мы обратимся, — говорит настоятель. — Однажды по побережью шел человек и заметил там монаха, который наклонялся к песку, подбирал что-то и осторожно бросал обратно в море, — настоятель высвободил руки из рукавов и жестами стал сопровождать рассказ. — Человек подошел ближе и спросил: «Что ты делаешь?» Монах остановился, посмотрел на него и ответил: «Бросаю морские звезды обратно в океан. Солнце уже взошло, а прилив выбросил их на берег на верную смерть».
Я качаю свою крошку и внимательно слушаю.
— Тогда человек осмотрелся и снова взглянул на монаха. «Разве ты не видишь целое бесконечное побережье, покрытое выброшенными морскими звездами? Что ты можешь сделать один?» Монах вежливо его выслушал, бросил в воду очередную звезду и сказал: «Ну для этой звезды я уже что-то сделал», — настоятель улыбается, и его глаза светятся радостью. — Понимаешь, Наоко? — он поднимает голову выше. — Ты помогла Хатсу? А ты, Сора, помогла Наоко? А ваши действия помогли этой крохе? — и он кивнул в сторону моей девочки.
Настоятель наклоняется вперед, чтобы встать. Сестры тоже поднимаются. Остаются только Сора и Хиса. Я снова смотрю на свою спящую птичку. Бабушка часто говорила: «Даже пустое место собой что-то представляет».
А моя дочь — не пустое место.
— Брат Юдай? — вдруг произношу я.
Настоятель оборачивается и возвращается через порог с приподнятыми бровями.
— Что, дитя?
— Пожалуйста, если вы сможете об этом договориться, я бы хотела увидеться с отцом.
Я зашла слишком далеко, чтобы опускать руки.
ГЛАВА 36
Япония, 1958
Хиса предложила мне вздремнуть, пока малышка спит, но я уснула всего на мгновение. Я смотрю на силуэт сосны, видимый сквозь ширму сезди, и вздыхаю. Меня преследует кошмарный сон.
Я вижу себя бегущей по летнему полю высокой травы. Мои руки раскинуты, пальцы касаются спелых колосьев. Они колышутся вокруг меня, подобно морским волнам. Я останавливаюсь, поднимаю лицо к солнцу, позволяя его лучам согреть щеки.
И в облаках замечаю корабль Хаджиме. Ветер крепчает, и корабль уходит от меня все дальше и дальше. Потом появляется брат Дайган и забирает мою птичку. Он исчезает, и как я ни кричу, взывая к нему, мой голос растворяется в ветре.
Все пространство вокруг меня наполняется плачем и криками, мидзуко, погибшие дети, зовут Дзизо, зовут меня. Они плачут. Или это кричат птицы? Потому что они появились ниоткуда, дюжины мечущихся в воздухе. Я смотрю на них, на их мягкие животы, когда они проносятся надо мной, пока не остаюсь в полной тишине совершенно одна.
Вдруг я чувствую за своей спиной какое-то движение. Я оборачиваюсь.
И вижу великолепного тигра.
Янтарные глаза с крохотными зрачками смотрят прямо на меня. В его взгляде что-то знакомое. Его губы изогнулись в оскале, и предупредительный рык клокочет в его горле. Мы стоим так близко, что я ощущаю на себе его дыхание.
Это настоящее чудовище насыщенно-оранжевого цвета. Он длиной с два роста взрослого мужчины и в обхвате как четверо. Его хвост, длиной с меня, в раздражении мечется из стороны в сторону.
Мое сердце бешено стучит в груди. Он делает шаг налево, перекрещивая между собой мощные лапы медленным точным движением. Я делаю шаг вправо. Мы смотрим друг другу в глаза, не отрываясь. Еще один оскал обнажает его желтые клыки, но он не нападает.
Мы просто кружим друг напротив друга в высокой траве. Когда я просыпаюсь, в моих ушах все еще звучит его рык. Мокрая от пота, я пытаюсь понять, сожрет он меня или нет.
Меня и сейчас мучает тот же вопрос.
Дверь отъезжает в сторону, и в комнату заглядывает сестра Сакура.
— Здравствуй, Наоко. Ты готова?
— Вы помните легенду о двух тиграх? — я никак не могу стряхнуть с себя остатки кошмара.
— Да, конечно. Привет, малышка-чан, — голос сестры приобретает напевные интонации, когда она подставляет палец под вытянувшуюся ручку девочки. — Один человек шел по лесу и наткнулся на спящего тигра. Он бросился со всех ног прочь, но тигр проснулся и кинулся за ним. Подбежав к обрыву, человек стремительно скатился вниз по склону и из последних сил уцепился за корень дикой лозы. Тигр наверху рычал, пытаясь дотянуться до своей жертвы. Человек, дрожа, посмотрел вниз — там его поджидал еще один голодный тигр! И тут из норки в обрыве вылезли две мышки — одна белая, другая черная — и принялись грызть корень. Ища спасения, человек осмотрелся и увидел неподалеку кустик дикой земляники с одной-единственной спелой ягодой. Держась одной рукой за корень, другой он потянулся и сорвал землянику. Какая же она была вкусная! — пересказывая эту притчу, она строит рожицы малышке. — А тигры были такие страшные!
Очки сестры Сакуры снова съехали, но она не стала их поправлять, а лишь приподняла лицо и продолжила играть с моей птичкой.
— Но ты же их не боишься, да?
— Боюсь, — говорю я, наблюдая за ними. — Я чувствую себя тем самым человеком между двумя тиграми, тянущимся за земляникой.
Я тянусь за ней сейчас.
У дверей появляется Хиса.
— Пришел твой отец, Наоко. Ты готова?
* * *
Монастырь окружен огромной территорией. Это целый учебный центр, в котором проживает более сотни монахов и монахинь. Здесь есть зал для лекций, бани, жилые комплексы, храмы и классные комнаты — как минимум тридцать строений. Их окружают сады для медитаций. Я видела только входные ворота и свою комнату. Сейчас, в вечерних сумерках, солнце покоится на горизонте, раскинув руки в желтых и оранжевых всполохах, поэтому то, что я вижу за окном, предстает передо мной одними тенями.
Я иду следом за настоятелем и сестрой Сакурой, стараясь не отходить от Хисы, которая несет мою спе-ленутую девочку. Мы сворачиваем в один из многих коридоров. Он длинный, с высокими потолками с открытыми балками. К несущим опорам прикреплены маленькие светильники, которые, покачиваясь, мерцают, освещая нам путь.
