— Я хочу ходить на двух ногах, я хочу помогать кобыле жеребиться, я хочу клеймить скот и делать много других вещей, которые впредь я смогу только хотеть.
Включая любовь. Как он сможет любить ее? Как сможет он теперь зажать ее ноги своими и пригвоздить к кровати, о чем он мечтал не однажды?
Вес оглянулся, ища поддержки у Сюзанны. Но она исчезла. Он чувствовал, как Эрин ведет рукой по его лицу, и закрыл глаза. Прошло так много времени с тех пор, как он прикасался к ней. Сразу после ампутации он начал изгонять Эрин из своей памяти, но это никогда не получалось. Четыре года она была с ним. Он думал о ней долгими, одинокими ночами и во время сражений, и в бесконечных военных переходах. Он старался выжить ради нее. Ожидание. Нескончаемое ожидание.
Эрин всегда искрилась жизнью. Ее глаза лучились озорством и любовью. Стоило ей стукнуть входной дверью, как сердце Веса начинало бешено колотиться, его плохое настроение исчезало от одной ее улыбки. Но в жизни она привыкла ко всему самому лучшему, отборному, изысканному, к слугам и деньгам, а у него сейчас не было даже дома, куда он мог бы привести жену.
Вес даже не мог допустить мысли о том, что Эрин увидит его уродливый обрубок, который временами давал о себе знать изнурительной болью, которая заставляла его ночами чувствовать давно отрезанную ногу. Он не мог даже просить Эрин разделить с ним ночи, полные кошмаров, ночи, когда он отважно, но безнадежно сражался с призраками и воспоминаниями прошлого.
— Иди домой, Эрин, — решительно настаивал Вес.
— Сью пригласила меня на обед.
— Тогда обедай с ней одна, — грубо бросил Вес. — Я поем в доме для работников.
— Опомнись, Вес, мы же обручены.
— Я разрываю помолвку.
— Ты не можешь этого сделать. Ты же любишь меня.
— Нет, — упирался жених. Эрин наклонилась и губами прикоснулась к его губам, сначала светло и нежно, потом требовательно и настойчиво, выплескивая через поцелуй желание, копившееся долгих четыре года. Сначала Вес сопротивлялся, но потом его губы открылись ей навстречу в неистовой ответной страсти. Наконец он обнял ее и заключил в сильные, крепкие, надежные объятия. Эрин почувствовала в нем то пламя страсти, в котором они сгорали с первого дня, как ощутили друг в друге мужчину и женщину. Им всегда тяжело было удержаться от желания физического слияния, но Эрин была твердо уверена, что настанет день, и они поженятся, и сдерживалась. Эта же мысль облегчала ей душу на протяжении четырех лет войны.
Сейчас пламя разгорелось с новой силой, сильнее, чем раньше, потому что она боялась потерять его, четыре года проведя в молитвах и ожидании, вскрикивая во сне от одиночества. Теперь, когда Вес вернулся, Эрин тем более не могла отказаться от него.
Вес всем существом был устремлен к девушке. Она чувствовала, как он напряжен, как готово к любви его большое тело, видела, с каким трудом он сдерживает себя.
— Я люблю тебя, — шептала Эрин, стараясь не прерывать поцелуя и слыша ответные стоны вожделения.
Эрин ясно осознавала, что она в силах победить его глупое, но якобы высокое чувство, которое мешало Весу жениться на ней. Она сметет все преграды, стоящие на его пути к ней.
Вес был не в силах противостоять страстному желанию и все сильнее сжимал Эрин в объятиях. Он слишком долго ждал, чтобы сейчас оставаться бесчувственным. Каждая клеточка его плоти отзывалась на прикосновение ее теплого, родного тела, пьянящего аромата шелковистых волос. Он согласился бы век просидеть на этом месте, обнимая девушку. На секунду Вес позволил себе тень надежды, что когда-нибудь…
Вес наслаждался близостью с любимой, припав к ее губам, изливая в поцелуе свою боль и желание.
Без слов они поведали друг другу все. Эрин прижималась к нему, отвечая на ласки мужчины с такой готовностью, смелостью, откровенностью, каких она никогда раньше не проявляла, отбросив за ненадобностью внешнюю жеманность, которой всю жизнь обучала ее мать. Она была ему нужна. Он знал это. Если бы он только понял, что вместе они вынесут все невзгоды!
Эрин медленно сползла с подлокотника на краешек кресла. Потом, ни о чем не подозревая, она пересела к Весу на колени, не замечая, что нечаянно прижала культю к ножке стула. Неожиданно Вес издал полустон-полурычание, исказившее его лицо. Только спрыгнув на пол, Эрин поняла, что случилось.
— О Вес, — шептала девушка, дрожа всем телом от сознания того, что заставила его страдать. — Что же делать?
— Ступай домой! — рычал Вес. Голос его срывался. — Убирайся от меня!
— Ну нет.
Эрин решительно и нежно сопротивлялась. Она вглядывалась в любимое лицо: оно выглядело еще более сильным и волевым, чем раньше. Таким сделало его страдание, проложив глубокие морщины вокруг рта и глаз. Особенно изменились глаза. Раньше они искрились лукавством и радостью. Теперь они были полны мрачных, затаенных дум. Вес был прав. Он действительно сильно изменился. Возмужал. Но и она изменилась. Четыре года ожидания превратили ее во взрослую женщину. Но теперь она знала главные вещи в жизни. И самой главной был Весли Карр.
— Ну пожалуйста, — Вес почти умолял ее, и это рвало сердце Эрин. Весли Карр никогда никого ни о чем не просил. Девушка изменила первоначальное решение, рассудив, что в этот день она не сможет добиться большего. Она поняла, что боль дает себя знать, и малейшее новое неловкое движение вызовет новую волну страданий.
— Ну хорошо, — покладисто согласилась Эрин. — Я оставлю тебя. На один день. Только на один день. Но я ждала тебя четыре года, полковник Весли Карр, и у меня нет никакого желания позволить себя обмануть.
Не давая ему опомниться, девушка наклонилась и очень осторожно поцеловала жениха. Это был долгий, любящий, горячий, опьяняющий поцелуй, который подчеркивал истинность каждого сказанного ею слова.
Пока Вес приходил в себя, Эрин уже выскользнула из комнаты.
* * *
Райс начал присматриваться к дому издалека. Над крышей вился дымок, усиливая впечатление гостеприимного пристанища. Райс вспомнил Риджели, огромное имение, которое он выиграл на пари. Помещичий особняк был раз в шесть больше, чем ранчо Сюзанны, но тот был холоден и неуютен, а ранчо казалось обжитым и безмятежно спокойным. Реддинг относился к английскому особняку почти враждебно, может быть, потому что на нем была кровь человека, который покушался на самоубийство, когда дом отошел Райсу. Реддинг сидел в этом покинутом, заброшенном особняке, почти дворце, надеясь, что новое приобретение откроет ему двери в те слои общества, к которым он хотел приобщиться. Но этого не случилось. А у него не было ни интереса, ни умения управляться с таким хозяйством, и поля стояли запущенные и голые, а арендаторы были угрюмые и ленивые. По правде говоря, Райс испытывал облегчение, возвращая имение его настоящему владельцу.
