– Да.
– А нет другого места, куда ты предпочел бы поехать?
Салливан остановил Париса, натянув поводья.
– Есть какая-то информация, которой ты хотел бы поделиться?
– Ничего. За исключением того, что я получил известие о том, что тебя арестовали, от какого-то покрытого сеном парня по имени Фиппс, а затем, к тому времени, когда я прибыл с фургонами к твоему коттеджу, я обнаружил, что дом уже начали обшаривать леди Изабель и лорд Дуглас Чалси.
Его догадка оказалась верной. Она сама поехала спасать его. И что еще более значимо, Изабель отправила Фиппса за помощью и отправилась домой одна. Увидев, что Брэм все еще смотрит на него, он откашлялся.
– Она приходила ко мне прошлой ночью.
Это был тот редкий случай за все их знакомство с Брэмом, когда тот выглядел удивленным. Даже шокированным.
– Прошу прощения?
– Я велел ей идти домой прежде, чем она ухудшит собственное положение. Сказал ей, чтобы она держалась подальше от меня. – Салливан выдавил из себя смешок. – Кажется, Изабель на самом деле готова была отправиться со мной в ссылку в Австралию.
– Хм. Глупая девица. Все из-за того единственного поцелуя. Кажется, она плохо соображает и доведена до отчаяния.
Теперь Брэм даже не потрудился замаскировать свою наживку.
– Изабель – ни то, ни другое, и ты знаешь об этом.
– Что ж, ты, конечно, ничего не делал, чтобы поощрить ее увлечение. Мы оба знаем, что ты никогда не связался бы с приличной юной леди.
– С приличной юной леди, у которой превосходное происхождение и родословная, – добавил Салливан. Он медленно сделал вдох. Он доверил бы Брэму свою жизнь, но сердце – это уже другое дело. Давно ходили слухи, что его друг проиграл свое в карты. – Я – тот, кто сначала смотрит, принимает решение, а затем действует.
– Я знаю, что ты таков.
– Брэм, я в растерянности, – наконец произнес он, снова направив Париса шагом в сторону дома. – Прошлой ночью я сидел в этой проклятой клетке, и все, о чем я мог думать – это о том, что я заставил ее плакать. А не о том, что они собираются повесить меня.
– Тогда больше ничего не делай, – ответил его друг, понуждая своего коня, Титана, двигаться в таком же темпе рядом с Парисом. – Как раз в этот момент над Оливером насмехаются из-за его ревности по поводу того, что ты не продал ему лошадь, и…
– Снова твоих рук дело?
Брэм пожал плечами.
– Кто может сказать? Я – гений. В любом случае, у леди Изабель достаточно друзей, так что, в конечном счете, клеймо дружбы с тобой постепенно сойдет с нее.
– Так что же мне делать, продать ей еще одну лошадь и начать тренировать ее? Сколько лошадей она сможет купить прежде чем у людей снова возникнут подозрения?
– Не позволяй никому знать, что ты продолжаешь составлять ей компанию.
– Господи, у тебя на самом деле нет никаких моральных принципов, не так ли? – парировал Салливан, игнорируя тот факт, что сам он уже задумывался именно над этим.
– Совершенно никаких.
– Итак, полагаю, я уговорю ее выйти замуж за какого-нибудь престарелого барона, чтобы никто не догадался о нашей связи, и буду продолжать лазить к ней через окно по ночам?
– Значит, вот как ты сделал это, – прошептал Брэм, приподнимая бровь, когда Салливан сердито уставился на него. – Да. Каждый может добиться, чего хочет.
– А что, если я хочу большего, чем это?
– Что ж, в идеальном мире она была бы независима и богата и смогла бы избежать брака, и в то же время нанять тебя управлять своими конюшнями. Но…
– Я хочу жениться на ней.
Брэм снова остановился.
– Ты не можешь, – воскликнул он, без обычного для него пресыщенного протяжного тона.
Салливан направил Париса так, что тот описал небольшой круг вокруг сына герцога.
– Я знаю это. Хотя не могу перестать желать этого.
– Иисусе, Салливан. Она же не носит твоего ребенка, ведь нет?
– Нет. Я не стал бы заводить бастардов. Никогда.
– Тогда что…
– Я люблю ее, черт побери. Я люблю ее.
На мгновение он увидел это в глазах Брэма – аристократическое смятение. Существовали границы, которые даже Брэм не смог бы переступить, и одной из них являлось поощрение брака между аристократкой и незаконнорожденным сыном художницы. Затем обычный невозмутимый цинизм скрыл эти эмоции.
– Твои возможности ограничены, мой мальчик, – произнес он вслух.
– У меня нет никаких возможностей, – парировал Салливан. – Не утруждай себя.
– Салли…
– Еще раз спасибо тебе за помощь. У меня есть дела – если я еще сохранил клиентов. Доброго дня.
Он оставил Брэма на улице. В сложившейся ситуации, как и в препятствиях не было вины его друга, но с его стороны было бы любезно пару раз солгать. Фальшиво предложить свою помощь. Все, что угодно, кроме выражения оскорбленного ужаса.
Итак, его признали невиновным – даже несмотря на то, что он был виновен. Оливер выглядел дураком – даже несмотря на то, что его обвинения были справедливыми. Изабель подверглась остракизму только за то, что обняла его в знак благодарности и после этого не уволила – а не за тот грех, который они на самом деле совершили вместе.
Если Салливану нужно было напоминание о том, что он – дикарь и не принадлежит к благородным людям, то вчера он получил его. И он не может продолжать то, что у них было с Изабель. Это будет несправедливо по отношению к каждому из них. Что же тогда ему делать? Снова заняться делами, словно они никогда не встречались? Читать сплетни в газетах, чтобы узнать, когда и за кого она выйдет замуж?
Намного легче было быть солдатом, а затем вором. По крайней мере, Салливан знал, чем он рискует, и какие будут выгоды и последствия. В этой игре, кажется, не было никаких правил – а единственными призами, которые он к этому времени заработал, оказались ночь в тюрьме и отчаяние, когда он осознал, что ничего не сможет сделать, чтобы оказаться достойным Изабель.
Долго ругаясь вполголоса, Салливан добрался до своего коттеджа. Он почти ожидал, что дверь дома будет распахнута настежь, а конюшня сожжена дотла, но снаружи все выглядело так же, как и всегда. Подъехав к конюшне, он спешился и перебросил поводья Париса через голову мерина.
– Мистер Уоринг! Слава Богу! – Сэмюэл вышел из здания и крепко обнял его за плечи. – Я знал, что эти судьи придут в себя и освободят вас!
– Сэмюэл, – ответил Салливан, избавившись от объятий конюха так быстро, как только смог. Когда другие его работники начали выходить из конюшни, все с выражением облегчения на лице, он отгородился от них Парисом и начал снимать седло с мерина. – Я здесь и надеюсь, что с этим идиотизмом покончено. – Конечно же, они рады его видеть; без него им пришлось бы искать другую работу. – Вероятно, моей репутации нанесен некоторый ущерб, так что давайте снимем всех лошадей с аукциона…
– Всех лошадей? – повторил, нахмурившись, его главный конюх, МакКрей. – Но это же полдюжины кобыл и два…
– Вместо обычной партии я собираюсь выставить на торги Гектора. Винсент, тебе нужно отправиться к лорду Эсквилу и забрать его. Это на неделю раньше, чем прописано в нашем племенном контракте, но я хорошо заплачу ему за разницу плюс дам еще пять процентов от продажной цены Гектора.
Винсент кивнул и направился в конюшню.
– Уже еду, мистер Уоринг.
– Гектора? – МакКрей нахмурился еще сильнее. – Как племенной жеребец для вас он стоит больше, чем вы сможете когда-либо выручить, продав его.
– Я знаю это, Джон. Но он также поспособствует пробуждению огромного интереса. Я хочу, чтобы все настойчиво добивались его, а те, кто не выиграет аукцион, оказались чертовски завистливыми. Тогда, на следующем аукционе, мы посмотрим, кто считает себя слишком правильным, чтобы иметь со мной дело.
МакКрей кивнул.
– Согласен. Я напишу новый список и отвезу его в Таттерсоллз.
– Сделай это. Холиуэл, позаботься о Парисе, хорошо? Мне нужно помыться и переодеться. – И ему хотелось увидеть, что внутри его дома, но чем меньше его работники знают о его настоящих делах, тем лучше для них.
