— Я потратил на это четыре года. Когда это случилось, мне всего было двенадцать лет. Хорошие люди заботились обо мне и настаивали, чтобы я забыл о мести, потому что месть — это заговор против Господа. Я иногда думал, что если услышу снова эту фразу, то убью того, кто ее скажет, — рассказывал Крид.
— Ты… ты нашел убийц?
— Да. И я убил их — всех троих. — Его челюсти сжались снова. — Я мог бы сделать это намного раньше, но, как я говорил, немного задержался. Я несколько раз сбегал от своих опекунов, но они находили меня и возвращали назад. Я немного успокаивал их бдительность, но потом снова сбегал. В конце концов они отступились, и я стал жить в лесу. За это время я научился многому. Я научился выживать и убивать.
Ганна проглотила комок в горле.
— И за это время ты научился своей сегодняшней… профессии?
— Да. Я нашел, что это хорошо оплачивается. И это освобождает мир от таких людей, как… как Стилман. — Он улыбнулся.
— Но своими руками чинить правосудие, Крид…
— Я убиваю людей только с целью самозащиты, Ганна. — Его голос был тихим и ласковым. — Большинство из них живыми предстают перед судом и бывают повешены. Возможно, пуля милосердней веревки, но большинство не заслуживает сострадания.
Ганна сидела молча, откинувшись на бревно. Ее нежное сердце болело за него, и ей хотелось вобрать в себя всю испытанную им боль. Но она знала, что он рассказал о своей семье не для того, чтобы вызвать симпатию или жалость, и разозлится, если она хоть как-то проявит их. Крид Браттон был не из тех, кому требуется сочувствие. Она подогнула под себя ноги и увидела забытые цветы, лежавшие на ее юбке.
— Вот, — сказала Ганна, подавая Криду сплетенный венок и привлекая к себе его внимание. — Это для тебя.
— Мне кажется, он больше подойдет тебе, — ответил он с легкой улыбкой.
— Это говорит лишь о том, что у тебя слабо развит вкус, — слегка упрекнула его Ганна. — Боишься, что это угрожает твоей мужественности? Не волнуйся, здесь на несколько миль никого нет, кроме меня.
— Не уверен, — проговорил он, снова повернувшись и разглядывая поляну. На этот раз его лицо нахмурилось, Ганне стало страшно.
— Что ты хочешь этим сказать?
Он повернулся к ней:
— Ганна, ты уверена, что та лошадь просто сбежала?
— Лошадь? — Она с недоумением уставилась на него, но потом поняла, что Крид спрашивает о той лошади, которая исчезла из их лагеря.
— Знаешь, такое большое животное на четырех ногах и с хвостом. Лошадь.
— Конечно, знаю… А что еще могло с ней случиться? Ой, ты думаешь, что кто-то украл ее?
— Нет.
— Тогда что…
— Покажи мне то место, где ты похоронила Стилмана, Ропера и Труэтта.
Холод пробежал по спине Ганны:
— Не понимаю, что тебе взбрело в голову. Или что-то… ну, в самом деле! Ерунда какая-то!
— Может, да. Может, нет. Временами до меня доносятся какие-то звуки, похожие… Это больше интуиция, шестое чувство. Но оно меня редко обманывает.
— Ты имеешь в виду ясновидение?
— Ты учительница, а не я. Единственное, что я знаю, что у меня появилось чувство, будто кто-то следит за нами.
— Ой! — Вздрогнула Ганна. — Но они же все мертвые, Крид. Я же их похоронила. — Она встала: — Я покажу тебе…
Но когда они подошли к расселине, куда Ганна упрятала завернутые в одеяла тела, оказалось, что два свертка, издававшие трупный запах, так и лежали в тени утеса. Ганна рукой прикрыла нос и рот. Могила Хола Труэтта, расположенная неподалеку, тоже казалась нетронутой, и она не смогла сдержать крика ужаса, когда Крид начал разбрасывать камни.
— Нет! Ой, Крид, милый, зачем ты?..
Остановившись, Крид кинул взгляд на свертки и передумал. Бросив затею с могилой, он подошел большими шагами к скале и, не обращая внимания на восклицания Ганны, принялся разворачивать тела.
Ганна, вся дрожа, отвернулась. Это было ужасное зрелище! Она нашла в себе силы повернуться только тогда, когда услышала за спиной голос Крида. Увидев его нахмуренное лицо, она услышала:
— Он ушел, Ганна. Здесь в одеяле ничего нет, кроме груды камней…
Ганна вся дрожала. Это было невозможно! Она видела его убитым, волочила сюда безжизненное тело через овраг по острым камням.
— Я не верю тебе.
— Знаю. Но это не имеет никакого значения. Его нет.
— Не может быть. Он был мертвым. Он не дышал. Его глаза были закрыты, а рубашка была вся… вся в крови и пахла порохом… — Она замолчала, закашлявшись, и Крид протянул ей руку. — Может быть, дикие животные… — начала она, но не смогла договорить.
Покачав головой, Крид разрушил ее предположения:
— Нет. Другое тело не тронуто. Дикие животные не настолько щепетильны.
— Тогда, может быть, они наелись одним? — ухватилась за спасительную идею Ганна.
— Ганна, я думаю, что нам пора двигаться, — тихо произнес он. — Даже если это не Стилман — даже если он отполз и умер где-то рядом, — кто-то следит за нами, и мне это не нравится.
— Ты же не можешь скакать на коне.
— Почему? Я уже хожу, так? И я проделывал штучки, требующие больших усилий.
Ганна была настолько взволнованна и испуганна, что его последний довод даже не шокировал ее, как это случилось бы с ней в другое время, хотя на щеках и заиграл легкий румянец.
— А куда мы поедем? — спросила она. — «Сердце стрелы» очень далеко отсюда…
— Миссия «Святое сердце» ближе. Я оставлю тебя там, пока…
— О, нет, ты не сделаешь этого! — вспыхнула Ганна и сердито посмотрела на него. Ее горящие темно-синие глаза метали искры. — Я не хочу, чтобы ты меня бросал.
— А я отказываюсь подвергать тебя новым опасностям. Ты уже и так достаточно натерпелась. — Его взгляд стал жестким. — Ганна, торг здесь не уместен.
— Я согласна. — Ее сердце сжалось от обиды и предчувствия беды. К ее ужасу, глаза стали наполняться слезами, а голос задрожал: — Ты шутишь. Ты не можешь серьезно говорить, что оставишь меня. — Она пыталась говорить спокойно, но это больше походило на хныканье ребенка.
— Совершенно серьезно. И нам необходимо начать упаковываться прямо сейчас. Сейчас, — повторил он, видя, что она собирается спорить. — Мне совсем не нравится мое ощущение.
Уйти из пещеры было все равно, что уйти от мира и безопасности. Когда они уже немного отъехали, Ганна не удержалась и оглянулась, молча простившись с местом, принесшим ей столько радости. Хотя она и уговаривала себя, что то, что начинается плохо, часто имеет хороший конец, но потом решила, что к ней это не относится. Неужели вся ее жизнь обречена на опасность и борьбу?
