— Ерунда, — сказал Николас и, откинувшись на подушки, закрыл глаза.
— Может быть. Но я все равно буду за ней следить. Больше она не притронется к вашей еде. Никто, кроме меня, не притронется!
— А ты не хочешь отправить меня на тот свет, Тавви? — пробормотал Николас, совершенно обессиленный.
— Ну вот еще, — фыркнул слуга. — Если бы я хотел вас убить, то вонзил бы вам в сердце нож. Яд — это женские штучки.
— Возможно, — устало сказал Николас. — Но я прошу тебя хоть раз в жизни действовать осторожно. Если это был яд и его действительно подложила Мамзель, мы должны поймать ее с поличным.
— Да я бы ей горло перерезал!
Николас раздраженно махнул рукой:
— Потерпи.
— А что, я не прав? — возмутился Тавернер.
— Давай сделаем так: если приступ не повторится и я буду чувствовать себя лучше, я прикажу ей приготовить мне что-нибудь вкусное.
— Зачем?
— Прикажу ей попробовать это блюдо первой.
Тавернер удовлетворенно кивнул:
— Вы всегда были башковитым!
— Стараюсь, Тавви. Стараюсь.
И, закрыв глаза, Николас провалился в беспокойный сон. Ему почему-то снилась Франция.
Когда Николас впервые поехал в Бургундию, ему было двадцать два года. Он был достаточно взрослым человеком для такого путешествия и, уж конечно, не собирался нанимать себе в сопровождающие какого-нибудь обедневшего церковника с путеводителем. У него на уме было совсем другое — развлекаться и прожигать жизнь на всю катушку.
Его все-таки выгнали из Кембриджа. Он добивался этого три года и в конце концов добился, пустив на ветер деньги, которые отец посылал ему на его дорогое образование.
Все, правда, было не так-то просто. Как ни странно, оказалось, что ему нравится учиться, а увлечения его были весьма разнообразны. Он изучал новейшие методы ведения сельского хозяйства, свойства электричества и строение человеческого тела. Погружался в латынь и греческий, военную науку, философию Платона и Софокла. На какое-то время он даже позволил себе увлечься юриспруденцией, но все равно не находил себе места. То он был готов бежать, совершать неблаговидные поступки, которые очернили бы его в глазах всех и вся, то ждать, что что-то увлечет его больше другого. Однако довольно скоро главная цель его жизни определилась окончательно.
Эта цель состояла в следующем — он должен до смерти оскорбить своего отца! Отца, который с детства игнорировал его и отвернулся от него окончательно, потеряв старшего сына и любимую жену. Что бы Николас ни сделал, все было для его отца недостаточно хорошо, любая попытка заслужить если не любовь, то хотя бы одобрение не приводила ни к какому результату. Постепенно Николас перестал этого добиваться, решив, что если он обречен на нелюбовь отца, то будет делать все, чтобы оправдать ее.
В роду Блэкторнов была дурная кровь, где-то глубоко в его ветвях гнездилось сумасшествие, и Джефт Блэкторн в своем усердии показать, что это не затронуло непосредственно его, довел свою праведность до крайностей. А Николас восстал, не упуская случая вновь и вновь бросать отцу в лицо напоминания о темном прошлом семьи. Пока наконец, накануне блестящего окончания университета, не учинил пьяную драку в тиши старинной библиотеки. За этим последовала дикая сцена во время торжественной церковной церемонии, и в конце концов Николас Блэкторн был с позором изгнан из Кембриджа.
На самом деле он пил не слишком много — ровно столько, чтобы у него хватило мужества все это вытворять. Он запомнил выражение шока на лице своего троюродного брата Кармайкла Фицуотера и этого ленивого хлыща Энтони Уилтон-Грининга. Запомнил ужас на лице своего отца, когда тот, посылая на его голову проклятия, потерял сознание в своем кабинете.
Позднее, ночью, он стоял у кровати отца и наблюдал, как тот борется за каждый глоток воздуха. Доктор сказал, что это всего лишь вопрос времени. Следующий апоплексический удар не заставит себя долго ждать, если его сын, эта паршивая овца в семье, не уберется отсюда подобру-поздорову.
Николас не чувствовал себя виноватым — во всяком случае, он себя в этом уверял. Он бы с превеликим удовольствием остался дома, чтобы посмотреть на агонию отца, если бы не суровый приказ старого дяди Тиздейла.
Старший брат его матери был холостяком, человеком аристократических вкусов и удивительной покладистости. Николас всегда жалел, что его отцом был не Тиздейл, а этот жестокий, бездушный старик, который превратил его жизнь в пытку. Может быть, тогда тяжелая наследственность не так сказалась бы на нем.
Но тут пришел конец даже терпению покладистого Тиздейла. Он отправил Николаса путешествовать, снабдив довольно большой суммой денег и приказав не возвращаться, пока не станет мужчиной. Мужчиной, готовым отвечать за свои поступки.
Ну что ж… Мужчиной — так мужчиной. Николас не вылезал из борделей Парижа, влюбился в Венецию, подпал под очарование Рима, разъезжая по охваченной беспорядками Европе и заботясь исключительно лишь о собственных удовольствиях. Он уже был готов вернуться домой и даже помириться с отцом, который вопреки прогнозам поправлялся. И вот тогда-то Николас совершил самую роковую ошибку в своей перенасыщенной ошибками жизни.
«Ответственность», — сказал ему дядя Тиздейл, и он решил нанести визит вежливости своим крестным в Бургундии — крестным, которых никогда раньше не встречал. Граф и графиня де Лорне были друзьями его матери; крестными Ники они считались формально. Но одна формальность обычно тянет за собой другие, и он не мог побывать в Бургундии, не проведя несколько дней в их шато.
Надо признать, что в гостях у де Лорне Николас вел себя наилучшим образом. Длительная разлука с отцом и призраки детства породили в нем желание стать другим человеком, и он старался жить так, чтобы соответствовать этому. Он был вежлив и почтителен со старым графом, мил с его похожей на птичку женой, по-братски дружелюбен с их сыном Луи. Но больше всего его привлекала их дочь. У Жаклин были огромные доверчивые глаза и худенькое тело с лишь начинающими обозначаться под плотным шелком платья формами. От ее чистой, невинной грации у него болело сердце. И чресла.
Во время своего путешествия Николас переспал с немалым количеством женщин — с девушками, прислуживающими в барах, и аристократками, с горничными и графинями. Он готов был удовлетворять их всех и знал цену своей привлекательности. Что-то такое было в нем, что побуждало искать с ним близости; его опасный легковесный шарм притягивал их, как магнит.
Но это все были опытные женщины — грудастые, чувственные, всегда готовые делить постель с красавцем-англичанином. Он у них многому научился и предавался удовольствиям очертя голову. Однако его никогда не тянуло к такому юному существу, почти ребенку. Жаклин только еще стояла на пороге женственности, и он был противен себе самому из-за страстного желания обладать ею.
