— А вы еще сомневались, что она ваша дочь, лорд Мелверли, — сияя, сказала София. — Вы, наверное, слепы.
— Я не собираюсь делать этого здесь, Луиза, прижимая вас к стене в Королевском театре, — сказал Блейкс, держа ее за плечи и тяжело дыша, как будто только что сражался за свою жизнь.
Бедняга. Ему так трудно было воздерживаться. Создавалось впечатление, что она тоже не сможет устоять.
— Думаю, Блейкс… — сказала Луиза, улыбаясь и облизывая нижнюю губу.
Он чуть не застонал. Это было необыкновенно. Она наслаждалась своей властью над ним.
— Я думаю, что способна на это с вами везде, где захочу. Я думаю, дорогой, что вы бессильны сопротивляться.
— И вы хотите меня обессиленного, так? — сказал он, его голубые глаза светились стальным блеском.
— Я женщина, не так ли? Конечно, я хочу, чтобы вы обессилели, в конце концов, это и в моих интересах.
— Дорогая Луиза, — сказал Блейкс, передразнивая ее, — если вы считаете, что в этом и есть ваша сила, то вы очень, очень глупы. Не возражаю, знаете ли, что мужчина не станет требовать ума от женщины, у которой упругая грудь и подтянутый зад, но хотелось бы надеяться, что когда-нибудь вы проявите зачатки разума. Ну ладно, — сказал он с противноватой ухмылкой, — мы как-нибудь обойдемся, да?
— О чем вы вообще? — спросила она.
Луиза отлично знала, что он дразнит ее, но не могла понять причины. Она была обесчещена. Он обесчестил ее. Ее отца нужно было как-то наказать за это. И они додумались до такого счастливого решения этой проблемы. Зачем Блейкс путал все своими долгими размышлениями?
У него была дурная склонность все усложнять. Ей придется над этим поработать.
— Только о том, насколько вы сейчас обесчещены. Я не могу быть уверен, что Хайд позволит мне жениться на вас, независимо от того, что решит Мелверли. Я сделал все, что мог, разумеется.
— Полагаю, речь идет о том, что вы сделали с моей честью? — зашипела она.
— А мне казалось, вы утверждали, что обесчестили меня?
— Блейкс, вы прекрасно знаете, что только женщина может быть по-настоящему обесчещена, а я обесчещена полностью!
— Скорее всего, так и есть, — сказал он. — Что означает, полагаю, что я могу взять вас или бросить, как мне в голову ударит…
— Кое-что точно скоро ударит вас, Блейксли! — прорычала она, хватая его за руки и пытаясь встряхнуть.
Но, к ее раздражению, он был не сотрясаем. Он стоял, как тупой камень, вкопанный в землю, со всеми присущими камню свойствами.
— Вы обесчестили меня в доме вашего отца, и обязаны сделать все, что в ваших силах, чтобы исправить это.
— О, мои силы. У меня их так мало, вы же видите, — сказал он, усмехаясь так, будто это была необыкновенно забавная шутка. — Ваш отец отказал мне. Мой отец, после сегодняшнего представления, откажет мне. Кажется, у нас нет вариантов. Кроме одной вполне естественной возможности — устроить вас куда-нибудь, вероятно, не в самое респектабельное место, но достаточно подходящее для таких целей. Я это устрою, дам вам великодушное разрешение и буду с удовольствием наблюдать. На самом деле сегодня я уже начал подготовку при горячем содействии леди Далби.
— Так это леди Далби! Как я сразу не догадалась! — воскликнула Луиза.
— Осталось только, — продолжал он, размышляя, — самому решить, куда и когда я вас помещу, и, проверив товар, решить, сколько денег стоит вложить.
— Блейкс, у вас ужасное чувство юмора! — сказала она, сложив руки на груди.
Было бы совсем неплохо поиграть в светскую девушку, но сейчас была совершенно не та ситуация.
— Вы прекрасно знаете, что любите меня и хотите жениться на мне.
— Я? — тихо откликнулся он, подталкивая ее в тень, подальше от свиста толпы и косых взглядов, устремленных на них отовсюду.
Неужели такая жизнь ждала ее?
— Когда я вам такое говорил?
— Вы говорили мне это, — сказала она, вздергивая подбородок и не теряя надежды, — при каждой встрече на любом светском рауте на протяжении последних двух лет.
— Двух лет вашей погони за Даттоном? — уточнил Блейксли. — Именно тогда я заявил это вам, и вы услышали мои клятвы?
О, он все так усложнял. Блейксу только дай поязвить и подразнить ее по самому малейшему поводу, даже по такому давно забытому, как ее безосновательная страсть к Даттону. Откуда же ей было знать, что Даттон не умел целоваться и не мог заставить бурлить ее кровь? Хуже того — он даже не мог рассмешить ее, а Блейкс — и он прекрасно знал это — мог заставить ее по-настоящему смеяться.
— Блейкс, вы прекрасно знаете, что я позволила вам меня обесчестить. Это много значит, если вы только согласитесь признать это. Думаете, я бы стала вас целовать, если бы не была уверена, что вы не равнодушны ко мне? Очень глубоко не равнодушны? В самом деле, я не понимаю, почему вы вдруг начали противиться этому. Вы и сами отлично знаете, что безрассудно хотите меня.
— А вы, Луиза? — тихо шепнул он. — Вы хотите меня так же безрассудно?
— Разве не заметно?
— Не очень, — пробормотал Блейкс рядом с ее губами, почти целуя ее, но не совсем.
У него и впрямь был очень злой юмор.
Его руки творили прекрасные, скандальные вещи с ее грудью, трогая ее и подзуживая, а его губы, эти нечестивые губы щекотали, дразнили, не удовлетворяя на самом деле.
— Жемчуг Мелверли, — прошептал он перед тем, как поцеловать ее.
Этот поцелуй не способен был удовлетворить ее, потому что он тут же переместился на ее шею, на ее декольте, на ее… правую грудь. Наконец он, кажется, понял, что к чему.
Затем он остановился, поднял голову и сказал, как ни в чем не бывало, что тоже ее раздражало:
— Так что насчет них, Луиза?
— Насчет чего? — выдохнула она, изо всех сил стараясь не позволить ему оторваться от ее груди и почти застонав от желания. — О чем вы?
— Ваши жемчуга. Все это началось из-за жемчугов Мелверли. Что мы будем с ними делать? — спросил он.
Она с облегчением заметила, что он пытался побороть, себя и держаться хладнокровно, сдерживая свои руки, которые охватывали ее грудь и теперь застыли в неподвижности. Блейкс был гораздо более уязвим перед ее чарами, чем ему хотелось бы. У нее возникло тайное желание засмеяться от радости.
Луиза подавила его, естественно.
— Понятия не имею, — сказала она, обняв его за шею, чтобы притянуть его к своим губам, чего он неистово избегал, прижимая ее руки к бокам.
Она испытывала удовлетворение от того, что ее корсаж был широко распахнут, но юбка крепко обосновалась у ее лодыжек, и он, казалось, вовсе не рвался повторять представление в гардеробной Хайд-Хауса. В самом деле, она еще никогда не сталкивалась с тем, чтобы Блейксли был так медлителен и упрям. Можно было даже подумать, что он не хотел соблазнить ее.
