Раздался выстрел. Крид решил, что Ганна убита, а он бессилен что-либо предпринять. Он не спас ее, он не сделал ничего для спасения любимой.
«О, Боже, я знаю, что я человек не очень высокой морали, но если Ты не дашь ей умереть, я переменюсь. Я клянусь в этом!»
Опустив низко плечи, на полусогнутых ногах и с молитвой в душе, Крид, ничего не видя перед собой, спотыкаясь, пошел сквозь высокие густые травы. Его глаза были устремлены на Ганну, на ее прекрасное лицо. Он удивлялся, почему она не вскрикнула и не упала с коня, и решил, что Стилман промахнулся.
Но пуля точно нашла свою цель, попав прямо в сердце… бандита. Нат Стилман — его рот был открыт от удивления — стоял у дерева мертвым, так и не успев выстрелить. Когда он наконец упал лицом вниз, Крид, ошарашенный, рванулся к Ганне.
Сначала ему показалось, что длинный подол ее голубого платья дымится. Но когда она подняла руку, Крид увидел пистолет и еле видимый дымок, поднимавшийся из горячего дула. Она прицелилась и выстрелила через платье. Стилман так и не заметил пистолета, из которого вылетела роковая для него пуля.
— Ганна! Ганна! — воскликнул Крид, бросаясь к ней. Ее лицо было мертвенно бледным, губы бескровными, а глаза были похожи на два голубых блюдца. — Ты убила его! — закричал Крид, охваченный восторженным порывом. — Пожалуйста, спустись и развяжи меня, и я… Ганна.
Не проронив ни звука, Ганна Элизабет Макгайр бросила пистолет и грациозно соскочила с лошади. Она была в шоковом состоянии.
— Ну, черт меня возьми! — восхищенно воскликнул Крид, вставая перед ней на колени со связанными за спиной руками.
Горел, потрескивая, костер, и ночной воздух был насыщен приятным ароматом жареной птицы.
— Ну, и как же ты узнала, что я не один, а со Стилманом? — спросил Крид, передавая Ганне горячий сочный кусок куропатки.
Оживившись, Ганна сняла мясо с Палки и, резко вздохнув, стала перебрасывать его с ладони на ладонь.
— Очень просто, — сказала она, когда мясо слегка остыло и ей удалось откусить большой кусок. — Его выдала сигара.
Крид с недоумением уставился на нее.
— Сигара?
— Ты забыл? Ой, как вкусно, Крид. А есть еще?
Механически передав ей еще кусок, Крид спросил:
— Видимо, моя память слабей твоей. Какая сигара?
Она засмеялась, и в нем возникло желание одновременно и поцеловать и задушить ее.
— Сигара! Сигара, которой у тебя не было. Ладно, ладно, — поспешила добавить она, заметив, что он нахмурился. — Я все объясню. Тогда, в пещере, ты как-то достал свой кисет и сказал, что у тебя кончился табак. Теперь вспоминаешь? Ты говорил еще что-то о… забыла это слово.
— Кинникинник. Да, вспомнил. Итак, когда ты увидела, что я курю сигару…
— Я поняла, что ты не один. И если бы это был друг, ты бы не сидел, как курица на яйцах. А по пути, на горе, я видела твою шляпу. Я знаю наверняка, что ты мог бы курить свой киннику… кинникик… опять забыла, но бросить шляпу — никогда.
— И я должен верить этому?
— Я правду тебе говорю.
— Держу пари, ты…
— Хорошо. Еще один ключик, и тогда ты можешь делать свои выводы. — Она взяла еще кусочек куропатки и, лениво пожевав, сказала: — Справа от дороги, по которой мы ехали, трава была здорово истоптана. Я и подумала, что здесь прошла еще какая-то лошадь. Это не была наша вьючная, потому что она рванулась вперед и ускакала Бог знает куда. Потом я вспомнила, что прямо перед тем, как пума решила нами пообедать, ты видел Стилмана. Два плюс два равняется…
— Пять, в твоем случае, — закончил за нее Крид. — О'кей. Я верю тебе. Отлично, мисс Макгайр. Твои умозаключения превосходны, как твоя стрельба. Я думал, что ты не умеешь целиться.
— Я никогда не говорила тебе, что не умею. Я только говорила, что очень не люблю убивать.
С удовольствием облизывая жирные пальцы, Ганна не заметила выражения лица Крида. Это был тот взгляд, который не раз заставлял ее чувствовать себя уверенней, отбрасывая все дурные мысли. Но она не увидела этого, и Криду ничего не осталось, как сделать невозможное, чуждое его натуре, — признаться вслух в своих чувствах.
— Ганна, ты когда-нибудь была в миссии «Святого сердца»? — как бы между прочим спросил он.
Ганна подняла на него глаза.
— Ты же знаешь, что нет. А что?
— Мне кажется, тебе понравится она. Старый проповедник с помощью друзей индейцев отстроил прекрасное гнездышко.
Равнодушно пожав плечами, Ганна сказала:
— Не думаю, что мне очень хочется туда. Зачем?
Мельком взглянув на ее удивленное лицо, Крид подсел к ней. Его близость заставила сильнее биться ее сердце.
— Потому что ты, как и все остальные, должна ценить время, усилия и любовь, потраченные для постройки этого почитаемого места, — мягко сказал он.
Ганна отвернулась, ее ответ был очень тихим и произнесен почти шепотом:
— Еще один сказочный дворец? Карточный домик? Замок на песке? Это ты хочешь показать мне, Крид?
Взяв ее за подбородок, Крид нежно повернул ее лицо к себе.
— Ты плутовка, Ганна Элизабет Макгайр, милая, прекрасная плутовка, и я больше не дам тебе прикрываться своими шарадами, как ширмой. Хватит.
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — оправдываясь, начала она, но его пальцы сжали ее подбородок.
— Пусть они уйдут, любимая. Тебе не надо больше притворяться. Я понимаю, это нелегко и тебе надо помочь.
Ганна вывернулась, не выдержав его прямого взгляда.
— Пусть тебя не касается то, что я чувствую, — начала она.
Он взял ее за руки и прижал к своей груди.
— Может, ты и права, — пробормотал он в ее продымленные костром волосы и глубоко вздохнул, — но я так не считаю.
Ганна вся сжалась в его руках.
Вдавившись носом в его грудь и засопев, она сказала:
— Если ты говоришь о моей вере в Бога, то она на самом деле не ушла. Я не смогла избавиться от нее: это уже неотвратимо. Сначала я подумала, что больше не верю, но как-то поймала себя на том, что разговариваю с Ним — кричу Ему, что не верю Ему. А потом удивилась: с кем же это я говорю? — Она робко засмеялась. — Джошуа Макгайр был бы так рад, услышав это. Он обычно так волновался, что я буду, как мокрая губка, если столкнусь с настоящими искушениями и несчастьями.
— Джошуа Макгайр гордился бы тобой, Ганна, — сказал Крид. Затем, помолчав, добавил: — Как и я горжусь.
Не осмеливаясь пошевелиться и посмотреть на него, боясь увидеть в его глазах только дружескую поддержку вместо глубокого чувства, Ганна стояла, все так же упираясь носом ему в грудь. Так было безопаснее.
