почему ты назвал меня так? Принцессой?
– Ты и правда не читала Теннисона? – вздохнул Тристан.
– Не читала.
– У него есть поэма «Принцесса». О женщинах, похожих на тебя.
Люси улыбнулась, ошеломленная и несколько польщенная:
– Чем именно?
– Я процитирую несколько строф, и ты поймешь.
– Ну, если ты настаиваешь…
– Как я могу проигнорировать столь страстную просьбу? – хохотнул Тристан и продекламировал, не переставая улыбаться:
Но я поверх голов их вдруг увидел
Бойца Средневековья в женском платье…
Что возле крепости врагов разила.
«А где же нам найти, – спросил сэр Вальтер, —
Такую чудо-женщину сейчас?»
Но быстро Лилия ему сказала:
«Сейчас найдутся тысячи таких;
Но вот условности их задавили;
Но это дело воспитанья лишь.
А виноваты в этом вы – мужчины:
За это я вас всех так ненавижу!
Будь я какой великой поэтессой,
Тогда бы я вас сразу пристыдила!
А если б я была Принцессой, то
Построила бы женский колледж я
Подальше от мужчин; но походил бы
Зато во всем на колледж он мужской».
Тристан еще не закончил читать, а по телу Люси уже начало разливаться необычное ощущение. Отдельные фрагменты мыслей перемещались, пытаясь собраться в единое целое.
– Признаю свою вину. Это намного лучше, чем «Ангел в доме» Патмора.
– Ну, вот и тебя, кажется, зацепило. И почему?
Люси посмотрела на него серьезно:
– Поэма выражает восхищение женщинами, которым чужды условности, или в конце автор делает уничижительный вывод?
Тристан улыбнулся уголками глаз:
– Нет. Только выражает восхищение.
– Однако же ты много лет называешь меня принцессой, хотя мы совсем недавно начали друг другу нравиться.
Он взял лицо Люси в руки, нежно коснувшись ее скул большими пальцами.
– А что, если я давно обожал тебя и восхищался тобой?
Это было и утверждение, и вопрос, который лишил дыхания и на миг сбил с толку.
– То есть ты считал нормальным окунуть в чернила волосы женщины, которую обожаешь?
Тристан остался серьезным:
– Я был тогда глупым мальчишкой. Приношу извинения, но ничуть не сожалею: твои волосы – самая мягкая, самая шелковистая вещь, которой я касался за многие годы.
Он и сейчас их касался, и Люси ощутила нечто вроде благоговения. Первое, о чем Тристан попросил ее, когда они пересекли черту, – распустить волосы. Как же долго он мечтал вновь потрогать их…
Сердце неистово заколотилось. Одной беспечной фразой Тристан перевернул ее прошлое.
– Лучше бы ты этого не говорил.
Его беспечность улетучилась:
– Почему?
– Потому что я могу поверить.
Он начал было отвечать, но Люси покачала головой. Прежде всего она испугалась – своего учащенного пульса, прерывистого дыхания. Страх. Логично и естественно предположить: если у них есть приятное прошлое и волшебное настоящее, то, возможно, и будущее…
Только будущего у них нет.
Ничто не расцветет и вообще не выживет, если не дать ему развиваться. Вот и чувство, вспыхнувшее между ними, ни к чему не приведет; останутся разве что вот эти украденные, ослепительные часы. Даже если Тристан говорит серьезно, если его слова не часть обольщения, Люси замуж не выйдет. А он должен жениться. И в этот миг на берегу реки пьяная от «Пиммса» и перебирающих ее локоны мужских пальцев Люси желала, чтобы все изменилось. И это пугало ее больше всего.
Она посмотрела вверх, на его прекрасное лицо, и обвила руками за шею.
– Поцелуй меня.
Тристан чуть помедлил, будто собирался потребовать ответа, однако затем какая-то мысль промелькнула на лице и отрезвила. Прежде чем его ресницы опустились, Люси подумала: а не вина ли это?
Несколько дней спустя, когда Люси сидела за столом, пытаясь вникнуть в жуткие юридические формулировки законов о разводах, к которым несколько дней упорно избегала подобраться, в гости без предупреждения явилась Аннабель.
Еще до того, как они успели поздороваться, Люси по серьезному лицу подруги догадалась, что это не просто спонтанный светский визит. Она попросила миссис Хит приготовить чай и подать в гостиную.
– У нас есть подозреваемый в деле о памфлете, – выпалила Аннабель, едва усевшись за неубранный стол.
Новость немало удивила Люси – причем не сколько известие о возможном подозреваемом, а то, как быстро тот жуткий день в Клермонте стерся из памяти. Последние недели пронеслись как в тумане.
– Выкладывай!
Миссис Хит торопливо вошла в комнату и поставила на стол поднос с чаем. Аннабель дождалась, пока экономка удалилась.
– Мы подозреваем твою кузину Сесиль.
На этот раз Люси подскочила на месте:
– Ты уверена?
Аннабель кивнула:
– Даму, под описание которой очень хорошо подходит Сесиль, в ночь бала видели входящей в твою комнату. Причем задержалась она там ненадолго. Мы раздобыли эту информацию только теперь, потому что лакей, который ее видел – и на тот момент не подумал ничего дурного, на следующее утро ушел в отпуск.
Люси выдержала длинную паузу.
– Теперь у нас больше вопросов, чем ответов. Какие у нее могли быть мотивы?
– Понятия не имею. Я попросила Монтгомери не предпринимать дальнейших шагов без предварительной консультации с тобой. В конце концов, дело касается твоей семьи.
– Я очень признательна, хотя и не соображу, что делать. Мои родители могут попытаться объявить улики недостаточными или, хуже того, заподозрят, что я пытаюсь очернить Сесиль, воспользовавшись твоим влиянием на Монтгомери.
– Как раз этого я и опасаюсь.
Сесиль! Кто бы мог подумать, что милые голубые глазки таят в себе такую испорченность! Не забывай, она всегда была двуличной.
– Предлагаю пока ничего не делать.
– Прости, что не смогла сообщить неутешительную новость более тактично.
Никуда не денешься, теперь ее очередь признаваться, решила Люси. Она достала приглашение для Аннабель, написанное утром.
– Инвестиционный консорциум устраивает торжественный ланч.
– Чудесно. – Подруга повертела конверт в руке. – Какой-то особенный повод?
У Люси затрепетало сердце:
– Да.
Аннабель настороженно подняла глаза.
– Мы снова владеем контрольным пакетом акций «Лондонского печатного двора».
Вчера адвокат Бидль подготовил нужные бумаги, и они с Тристаном поставили подписи над пунктирной линией. Тристан не произнес ни слова, а Люси даже приблизительно не ощутила той эйфории, которой ожидала.
Аннабель положила приглашение на стол.
– И все-таки я вынуждена спросить: как тебе это удалось?
– Полагаю, я перешла Рубикон.
Аннабель выпучила глаза:
– Боже… Это лорд Баллентайн, я не ошибаюсь?
Люси едва заметно кивнула.
– О господи…
На одну ужасную секунду Люси подумала: а не просчиталась ли она, не злоупотребила ли дружбой, доверяя подобную тайну? Что, если она поступила безответственно и эгоистично, облегчая свое бремя?
Однако не только угрызения совести побудили Люси проговориться, но еще и жгучая потребность поведать всему миру, что Тристан – ее любовник. Сколько можно подавлять желание прокричать об этом над островерхими крышами Оксфорда?
Аннабель подалась ближе. Зеленые
