Конечно, все так и было. Прошло достаточно времени, чтобы объяснения о местонахождении Бретонов были приняты. Почему бы тогда Гастону и не появиться здесь снова? Она отбросила эту причину со смешанным чувством облегчения и досады и приготовилась к следующей атаке.
— Но прийти сюда, одевшись, как ты, — все равно что дать пощечину.
— Может быть, это тонкий расчет. Разве тот, кто виновен, осмелится на такое? Нет. Следовательно, я невиновен.
— Зачем рисковать, когда можно быть в полной безопасности?
Он медленно улыбнулся.
— Зачем мне находиться в безопасности, когда всего лишь капелька храбрости — и я смогу стать одним из избранных, гостем губернатора, а не просто сыном торговца, осужденного вечно стоять в стороне, как все остальные, наблюдающие снаружи, как веселятся великие мира сего.
— Все это ничего не значит, не имеет никакого значения по сравнению со свободой, — сказала она, осматриваясь вокруг потемневшим взглядом.
— Ты говоришь так, но ты здесь, а другие — там.
Она говорила правду. Все это не имело значения: ни красивые наряды и роскошная обстановка, ни вереница ее поклонников, ни игра с губернатором в любительском спектакле, ни даже пребывание на маскараде в кругу избранных. Она хотела свободы и променяла ту ее долю, какую имела, на другую тюрьму, которой придавали прочность блеск и мишура и влечение отравленного желанием рассудка. От этого она не переставала быть тюрьмой. Но она вошла в нее с открытыми глазами. Никто не мог вызволить ее оттуда, кроме нее самой. Главное, что требовалось, — воля. Все, что ей нужно было сделать, — найти в себе эту волю.
Гастон прервал ее мучительные раздумья, хрипло прошептав:
— Кто это идет?
Она подняла глаза. К ним приближался мужчина в костюме, который мог бы принадлежать римскому полководцу — он состоял из тоги и нагрудника, совершенно не сочетавшимися с брюками и завитым и напудренным париком. Мужчина был крупный и двигался быстро. Он пренебрег маской, и неприятное выражение его лица являло контраст с непроницаемостью тех, кто находился вокруг. Узнавание было медленным, но потом оно нахлынуло на Сирен, вызывая слабость.
— Боже правый, — выдавила она из себя.
— Что такое?
— Офицер со склада.
— Кто?
Гастона не было, когда этот офицер поймал ее и швырнул на землю при задержании, которому положило конец лишь появление Рене. Гастон этого не знал, а объяснять было некогда. Лейтенант встал перед ними и подбоченился.
— Я бы эти волосы узнал где угодно, — произнес он с ухмылкой на влажных губах, разглядывая блестящую завесу, спускавшуюся за спиной Сирен. — Побывала у меня в руках эта дамочка. И бьюсь об заклад, что снова ее потрогаю, а иначе хорошенький будет разговор с губернатором насчет тебя и твоего дружка. По мне он слишком смахивает на вора и контрабандиста. Ну, что скажешь, моя прелесть? Будешь прикидываться или платить?
Лейтенант был уверен в себе. Сирен понимала: он со своим грубым самодовольством считал, что одержал верх, думал, что сумел запугать. Она действительно испытывала страх, но гораздо сильнее был настоящий гнев, оттого что ей снова угрожали. Однако она была рада, что у нее на лице маска, скрывающая эти чувства, и стояла перед офицером в его нелепом костюме, высоко подняв голову и расправив плечи.
— Не думаю, месье, — сказала она с убийственной холодностью, — что я знакома с вами.
Она собиралась снова повернуться к Гастону, который нахмурившись смотрел на лейтенанта, но лейтенант схватил ее за руку.
— Ты со мной очень даже знакома и узнаешь меня еще лучше. Нечего передо мной нос задирать, а не то мне придется немного сбить с тебя спесь прямо сейчас.
Сирен вырвала руку из его потной грубой лапы.
— Вы забываетесь! Я полагаю, вы сделали ошибку, месье, и такую, что может повредить вам, если вы станете упорствовать.
Он грубо дернул ее за локоть, так что она потеряла равновесие и упала на него.
— О да, я буду упорствовать. Еще поглядим, что это за ошибка и кто ее сделал, когда я разделаюсь с тобой.
Гастон шагнул вперед и оттолкнул его.
— Пусти ее, ты, ублюдок!
— Не встревай, — угрожающе бросил лейтенант Гастону. — Держись подальше, не то и плюнуть не успеешь, как я тебя скручу и отправлю под плети.
— На угрозы ты силен, — огрызнулся Гастон. — Пошли, выйдем и посмотрим, что ты еще умеешь.
— Гастон, нет! — воскликнула Сирен.
— Я тебя предупреждал, петушок!
— А для меня, — неторопливо протянул чей-то голос позади них, — у вас тоже найдется предупреждение?
Сирен почувствовала, как офицер окаменел. Его рука, державшая ее локоть, напряглась. Стремительное, почти неуловимое движение, внезапный резкий толчок — и лейтенант отпустил ее. Сирен оказалась рядом с губернатором Водреем, обнимавшим ее одной рукой.
Она была невыразимо благодарна за это вмешательство, но в то же время встревожена, она оцепенела от страха, что обнаружится правда.
Лейтенант, видимо, тоже оцепенел. Он сглотнул и забормотал:
— Я… я прошу прощения, Ваше Превосходительство. Я не знал… то есть, не имел понятия.
— Не знали чего? — ледяным тоном спросил губернатор.
— Ничего! Совсем ничего. — Лейтенант побледнел как смерть, его голос хрипел. — Умоляю, простите… простите меня. Должно быть, я принял эту даму за кого-то другого.
— Я совершенно в этом убежден. Надеюсь, больше такая ошибка не повторится.
— Нет, конечно, нет. Нет.
Маркиз коротко махнул рукой.
— Мы забудем о случившемся. Вы можете оставить нас.
Лейтенант поспешно повиновался. Сирен попыталась отступить от губернатора, но ее держали крепко. Она облизнула губы и подняла на него глаза — Какое счастье, что вы появились, сэр. Как любезно с вашей стороны прийти мне на помощь; не могу выразить, как я вам благодарна.
Позади послышались тихие шаги, и Рене тронул ее за плечо.
— Можете прибавить и мою признательность. Я увидел этот переполох с другого конца зала, но не мог подоспеть так вовремя.
По лицу губернатора скользнуло выражение легкого недовольства, он вздохнул.
— Мне надо было знать, что вы будете поблизости, Лемонье. Полагаю, я должен теперь предоставить вам утешать мадемуазель Сирен.
Рене склонил темноволосую голову в поклоне.
— Я именно это и предпочел бы, Ваше Превосходительство.
— Я почему-то так и думал.
Женщина, следовавшая за Рене, присоединилась к ним, шурша тафтяными юбками. Это мадам Прадель, подумала Сирен, глядя на обширную грудь, выставленную напоказ этрусским костюмом, который представлял собой длинную юбку, медный корсет, сжимавший талию до поразительно крошечного объема, и почти несуществующий лиф.
