Шана уже лежала рядом с ним, а Торн наслаждался легкой победой. Если бы все можно было завоевать так легко и за такую награду!
Мускулистая фигура графа возвышалась на узком тюфяке, и Шане ничего не оставалось, как повернуться на бок и прижаться к его здоровой стороне. Торн заботливо обнял ее. Она не напряглась и не отодвинулась, как он ожидал, а прильнула к нему, слегка при этом вздохнув. Свободной рукой граф взял прядь ее золотисто-медовых волос, разметавшихся у него на груди, намотал их на руку и уснул.
На следующее утро, когда Торн проснулся, ничего не изменилось.
Еще через два дня Шана попросила его встать. С ее помощью он поднялся и прохромал по домику. Мускулы не слушались его, они были напряжены и болели. Он весь вспотел и ослаб. В таком состоянии, взмокший и слабый, граф кое-как добрался до тюфяка, словно он был не взрослым мужчиной, а однодневным котенком. И сразу же прохладные, нежные женские руки вытерли ему пот со лба, накрыли простыней до пояса и подали ароматного успокоительного чая.
Неожиданно Торну пришло в голову, что Шана не изъявляет особого желания возвращаться в Лэнгли. Домик укрыл их, но даже Торн видел, что это было очень маленькое жилье, лишенное элементарных удобств. У Шаны оставалось только два платья, не было служанки, чтобы обслуживать ее, не было слуг, которые бы готовили и подавали пищу. Он пришел к выводу, что принцесса была самостоятельной девушкой, так же, как и он был самостоятельным человеком.
Торн почувствовал себя несколько неловко, потому что понял, что неправильно судил о своей жене. Несмотря на то, что она обладала железной волей, в ней скрывалась нежность, которую он не замечал до сего дня.
Граф был немного удивлен тем, что его не раздражало то, что он был ограничен в движениях. Это он заметил, подтрунивая над собой. Ведь Торн не принадлежал к той группе людей, которые проводят свои дни в праздной лежке, теряя драгоценное время попусту.
Де Уайлд не мог оторвать глаз от жены, так как она представляла собой потрясающее, великолепное зрелище. Она двигалась по домику, преисполненная грации и изящества, подбрасывая хворост в огонь, на котором кипел чугунный горшок. Торн потеплевшим взглядом смотрел на ее плотные упругие бедра, когда она наклонилась к закипавшему супу. Ее миленькое личико было серьезным и сосредоточенным, когда она внимательно отбирала одну траву, потом другую, прежде чем поднять крышку и добавить в суп пригоршню каждой. Торн не мог отрицать, что от этого зрелища его охватывало удовольствие. Именно это, задумчиво заметил граф, он меньше всего ожидал найти в ней. Но все равно ему это было очень приятно. Да, это радовало его, ему нравилось смотреть, как она хлопотала у огня, как готовила пищу для них… нет, не для них… Для него.
Господи, да она же волновала его невыносимо! Торн скользнул взглядом по ее затылку, по изящному изгибу шеи, где начинались мягкие, золотисто-медовые завитки волос. Ему хотелось прижаться губами к этому чувственному месту и ощутить свежий женственный запах ее волос и кожи, распустить ее шелковистые косы, чтобы волосы рассыпались водопадом по его телу и рукам.
Ее забота о нем, ее нежность еще больше разжигали его страсть, и она могла вылечить от душевной пустоты и боли, которые сидели у него в груди.
Но Торну хотелось, чтобы Шана сама с желанием пришла к нему, и он знал, что для этого нужно ждать благоприятного случая.
– Должен признаться, принцесса, никогда не думал, что увижу вас за такими домашними делами, как приготовление пищи мужу своими собственными руками.
Шана повернулась к нему, ее глаза вспыхнули, но она тут же смягчилась, увидев, что он не подшучивает над ней и не дразнит.
– Я знаю, вы считаете меня эгоисткой, пустой и тщеславной, да?
АХ, ПРИНЦЕССА, ЕСЛИ БЫ ТЫ ТОЛЬКО ЗНАЛА… Но вместо этого он улыбнулся, не желая, да и не в состоянии сказать правду, тем самым, испортив дружеские отношения, которые установились за последние дни.
– Ну, – засмеялся он, – я все еще удивляюсь, как вам удалось убедить Мэйв и Эвери расстаться с плодами своего труда. – Торн дремал вчера утром, когда эта пара принесла мешок свежих фруктов, и поэтому ему хотелось встретиться с ними. – Может быть, – продолжал он строить предположения, – вы полагаетесь на свою милую внешность?
– А, по-вашему, милорд, – легко сказала Шана, – у меня ее нет?
Она уже добродушно подшучивала над тем, как давным-давно он вынес ей приговор. Это было хорошим знаком, говорившим, что все изменилось к лучшему.
Торн откинулся на одеяла, которые она положила ему за спину, и, не отводя глаз, смотрел, как девушка налила суп в миску и поднесла ему. Когда граф выпрямился, выражение его лица изменилось.
– Ты больше не будешь, кормить меня, жена? Я что-то внезапно очень плохо себя почувствовал.
– О, мошенник!
Невинность, которую он разыгрывал, совершенно не вязалась с плотским выражением его глаз. Шана заметила, как он внимательно смотрел на ее качнувшиеся груди, когда она наклонялась, чтобы подать тарелку ему в руки. Принцесса положила руки на пояс, стараясь выказать мужу заслуженное негодование.
– Милорд, мне кажется, что ваше здоровье значительно улучшилось. И я действительно считаю, что вы теперь не такой уж беспомощный, как вы стараетесь меня в этом убедить.
Торн покачал головой.
– Жестокая, – вздохнул он. – Ну да ладно, думаю, что мне не придется далеко ходить, чтобы найти девушку поуступчивее, которая не будет точить об меня свой язык.
– Действительно, вам не надо далеко ходить. Я думаю, девушка в замке Лэнгли вам подойдет, та, которая танцевала только для вас.
Граф вызывающе улыбнулся.
– А, может быть, – вслух размышлял он, – леди Элис.
Она бросила на него взгляд, полный холодного презрения.
– Ах да, леди Элис. Эта пустая, эгоистичная женщина, полная пустого тщеславия. Вы как раз хорошая пара.
Вся, вспыхнув, Шана направилась к очагу и со стуком накрыла крышкой котелок.
Торн с трудом сдерживал смех. Его жена оказалась не такой уж равнодушной к нему, как притворять. И в последнее время граф хранил в сердце сотню других мелочей, которые могли бы показаться значительными другому, но только не ему.
Ласковое прикосновение руки к его лбу, взгляды, брошенные на него украдкой, в надежде, что он не заметит, то, как она положила руку ему на грудь и как помогала бриться и умываться – эти встали не лгали. Торн не мог забыть дикий страх у нее в глазах, когда она наклонялась над ним, думая, что он мертв. И, наконец, эта улыбка, полная слез ослепительная улыбка… И все это ему.
Торн почувствовал, как его душа воспарила в облака, словно сокол.
Шана осталась есть у очага, ее спина была напряжена, а граф сдерживался, чтобы громко не рассмеяться.
