— Как это? — Старуха медленно двинулась к двери гостиной. — Она ведь уже однажды отказала вам и сообщила, что не желает вас видеть.
— Это потому, что она сомневается в искренности моих чувств, ваша светлость.
Герцогиня взялась за спинку стула и остановилась.
— Да? А вы действительно к ней привязаны?
— Очень! — торжественно заверил ее Хью.
Герцогиня чуть приподняла брови и склонила голову, предлагая ему развить тему.
Было чертовски трудно найти нужные слова.
— Я уже давно привязан к ней. Я восхищаюсь ее умом и проницательностью, силой ее характера… она пахнет чистотой и свежестью, как надежда…
Хью отвернулся к окну, донельзя смущенный и неуверенный в себе. Ему казалось, что его сердце распороли пополам — он сам его распорол — и оставили на столе для осмотра, а оно истекает кровью. Он мог думать лишь об одном: вернуть Меггс любой ценой. Но не понимал, как это сделать. И потому не чувствовал ничего, кроме боли.
— Как интересно…
— Ваша светлость… бабушка… — В комнату вошла Меггс, причем она появилась из смежной музыкальной комнаты, а не через закрытую дверь в холл, и Хью задался вопросом, не подслушивала ли она под дверью. Его Меггс никогда не считала зазорным подслушивать. Это позволяло выяснить очень много полезного.
Он хотел подойти прямо к ней и заключить в объятия или по крайней мере взять за руки, но она выбрала очень неудачное для этого положение, остановившись так, что их разделяли стол и диван.
— Моя дорогая, — герцогиня подошла к внучке и поцеловала ее в щеку, — капитан Макалден пришел поговорить с тобой. Полагаю, будет лучше, если вы пообщаетесь наедине. Если понадоблюсь, я буду в гостиной. Робинсон присмотрит за тобой. — Она взяла Меггс за руку и тихо сказала: — Надеюсь, я не должна напоминать, что тебе следует прислушиваться только к зову собственного сердца. Я поддержу любое принятое тобой решение. — С этими словами старуха улыбнулась, похлопала внучку по плечу и вышла из комнаты.
Они остались вдвоем. Великий Боже! Только сейчас Хью почувствовал, как сильно ему ее не хватало. Ему казалось, что с момента их расставания прошло не несколько часов, а много недель или даже месяцев. Меггс выглядела иначе. Одетая в модное вышитое муслиновое платье, которое, должно быть, какая-нибудь служанка всю ночь подгоняла по ее фигуре, она казалась воплощением совершенства. А когда она наконец прервала неловкое молчание, выяснилось, что и голос у нее изменился, как будто утренняя ванна окончательно отмыла все остатки налета Сент-Джайлса.
— Бабушка хочет, чтобы я с тобой поговорила.
Начало оказалось отнюдь не многообещающим. Хью подошел ближе, и образ ледяного совершенства растаял. Под ним оказалась истинная Меггс, бледная и измученная.
— Ты выглядишь уставшей.
Она моментально возвела первую линию обороны — якобы беззаботное пожатие плечами.
— Ночь была длинной. Ты пришел узнать, как поживает твоя инвестиция?
Хью не был готов к едкому сарказму.
— Нет, — с некоторым усилием ответил он, — я пришел повидать тебя.
— Повидать меня или решить, что со мной делать?
Ему следовало ожидать, что его не встретят с распростертыми объятиями.
— Нет. Я пришел сообщить бабушке и тебе, что написал твоему брату, его капитану и в Адмиралтейство. Уверен, он очень скоро вернется. Патрулирующие канал корабли имеют возможность часто заходить в порты. Так что у тебя нет никаких оснований тревожиться о Тимми. Хотя ты, конечно, все равно будешь волноваться.
— Да, спасибо. — Меггс была сильно напряжена. Ее тонкие пальчики нервно мяли нежную ткань юбки. — Это все?
— Нет. Я соскучился. — Хью с трудом раздвинул губы в улыбке, но даже сам почувствовал, что улыбка вышла натянутой. Ему совершенно не хотелось улыбаться. Он жаждал наорать на нее, перекинуть через плечо и унести в свой дом — как военный трофей. Впрочем, он не мог позволить вести себя как дикарь.
Голос Меггс заметно дрогнул.
— Неужели в твоем доме некому махать шваброй?
— Прошу тебя, Меггс, не надо так. Я пришел, чтобы… — Забрать ее обратно — так поступил бы любой мужчина, у которого была девушка вроде нее, которая его покинула. Но только она больше не была его девушкой. Теперь она стала леди Тринити, а не просто Меггс. — Я пришел просить у бабушки твоей руки. И сделать предложение тебе, надеюсь, более приятным языком.
— Более приятным языком? — Меггс застыла, словно море перед штормом. Ее голос дрожал. — Ты считаешь, это поможет? Более благозвучные слова?
— Нет. Неужели ты не понимаешь, я просто не могу подобрать нужных слов. — Он устал. Так устал, как никогда в жизни. Он чувствовал, что плывет навстречу приливу и никогда не сможет выбраться в море. — Я пришел спросить вас, леди Тринити Маргарет Эванс, согласны ли вы стать моей женой. Тем самым вы окажете мне огромную честь.
— Ты же знаешь, что я не могу. — Ее голос тоже был усталым. И грустным. — Не могу. Я это повторяла тебе с тех самых пор, как ты впервые сказал, что мы должны пожениться. Ты делаешь это только из-за неправильно понимаемого чувства долга.
— Меггс, чувство долга я понимаю совершенно правильно.
— Разве? — недоверчиво переспросила она. — Помилуйте, капитан, вы с вашим хваленым чувством долга безнадежно опоздали.
— Меггс…
— И не называйте меня Меггс. Вы бы никогда не предложили брак воровке по имени Меггс. — Теперь в ее голосе слышались боль и обида. — Никогда, пусть даже прошло миллион лет. Вы бы возились со мной, пока я нужна, а потом вернулись на свой корабль, с легкостью перешагнув через меня и Тимми.
— Это неправда. Почему, как ты считаешь, я оставил тебя при себе и… — О Господи, он опять сказал что-то не то.
— Оставил при себе?
— Нет. Черт возьми, ну что за пытка! Я знаю, что ни на что не способен в гостиной. Здесь я себя веду как слон в посудной лавке. Но именно поэтому я живу той жизнью, какой живу, и делаю работу, которую умею делать. Я знал, как разговаривать с Меггс, но понятия не имею, как говорить с внучкой герцогини Фенмор.
— Я не сегодня стала ею. Я всегда была внучкой герцогини, понимаешь? Весь мир этого не знал. Только я знала. Я всегда это помнила. Я всегда знала, что меня зовут Тринити Маргарет Эванс. Я всегда знала, что моя бабушка — герцогиня Фенмор. И что я ей не нужна.
Она говорила с такой болью, что у Хью разрывалось сердце. И еще он чувствовал ее одиночество.
— Меггс, это неправда. Она сказала…
— Это правда! Нас вышвырнули из ее дома, Тимми и меня, когда мы пришли к ней после смерти родителей. Их тела еще не успели остыть, когда новый викарий Тиссингтонского прихода отправил нас на перекладных в Лондон. Мы с огромным трудом добрались до ее дома, но слуги вышвырнули нас на улицу, как ненужный хлам. И все же я не забыла. Каждую минуту, когда я работала на улицах, каждый раз, проходя мимо этого дома, каждый миг, проведенный мной у ростовщика или в офисе на Треднидл-стрит, я помнила, кто я. Но похоже, я до последнего момента не слишком хорошо понимала, кто ты. Только сейчас могу сказать, что человек, с которым я сцепилась в библиотеке твоего дома, из-за которого я едва не расшибла голову об пол, мне нравился больше, чем тот, что сейчас стоит передо мной. Он был, по крайней мере, честным.
