С высоко поднятой головой она подошла к кровати, убрала ночную сорочку и взобралась на мягкий матрас. Она посмотрела на вторую подушку, искушаемая желанием прижать ее к груди. Но оставила в прошлом ту мечтательную девочку, которая думала, что желание и надежда обязательно приведут к счастью.
В дверь негромко постучали. Когда в комнату вошла Хестер, Джулиана, улыбаясь, села на кровати.
— Я знала, что вы придете.
— У меня вчера было такое сентиментальное настроение. — Хестер присела рядом с девушкой.
— У меня тоже, — прошептала она. — Спасибо вам за все.
— О, моя дорогая, это я должна благодарить тебя. Мне доставило огромное удовольствие быть в этом сезоне твоей теткой.
— Вы для меня всегда были тетей.
— Выйдя замуж, ты официально станешь моей племянницей, — сказала Хестер, разглаживая простыни.
Джулиана подняла ноги на кровать и села, обхватив руками колени.
— Я приехала сюда девочкой, одержимой желанием завоевать его сердце, а уезжаю женщиной, которая знает, что сердца завоевать нельзя. Их только добровольно отдают.
— Поскольку сегодня у нас последний вечер в этом сезоне, хочу поделиться с тобой, если ты пожелаешь меня выслушать.
— Ваши советы всегда приносили мне огромную пользу.
— В жизни ни в чем нельзя быть уверенной до конца, — сказала Хестер. — Если в чем-то сомневаешься, обратись к сердцу и там найдешь ответ.
Хоук, как обычно, опоздал.
Возможно, тетушка и отругает его за полчаса задержки, но сегодня утром он был в приподнятом настроении.
Он получил письмо от Брендона. Удивительно, что оно дошло. Новый жилец его бывшей квартиры в Олбани переслал его в Эшдаун-Хаус. Чувствуя себя сентиментальным дураком, он свернул письмо и положил его во внутренний карман сюртука. Он надеялся улучить минутку во время долгого пути и перечесть его.
Брендон писал, что глупо оставаться чужими людьми. Он признавался, что, когда приехал в Лондон, готов был дать Хоуку пощечину, но, сидя на полу перед камином и жаря сыр, понял, что Хоук свой в доску. Хоук улыбнулся. Его сын считал его своим в доску.
Он немедленно написал ответ и предупредил мальчика, чтобы тот никому не рассказывал об их особых отношениях. И рекомендовал сообщить об их встрече отцу. Хоук знал, что так будет правильно, хотя опасался, что Уэсткотт попытается прекратить их переписку. Вообще Уэсткотт может устроить скандал, поскольку, вступив с Брендоном в переписку, Хоук нарушил один из пунктов их соглашения. Но Хоук решил, что с него достаточно. Он двенадцать лет жил в аду, поскольку был уверен, что никогда не увидит сына.
Он сообщил Брендону свой адрес в Ричмонде и написал, как добраться до Гейтвик-Парка. В конце письма он просил мальчика связаться с ним, если тому что-нибудь понадобится.
Добравшись до дома Хестер, Хоук велел слугам грузить чемоданы. Год назад он ездил с Тристаном и его семьей в Гейтвик-Парк. Боже, он до сих пор не мог понять, как вдова герцога позволила Тристану и Тессе ехать вместе в карете. По приезде пара вылезла из кареты всклокоченная, с пылающими лицами. Хоук видел в прошлом сезоне свиту своего друга, всех этих красавиц, и ему стало очевидно, что он без ума от свахи.
При мысли о старом друге его охватила тревога. Тристан доверил ему опекать Джулиану, а он жалким образом провалил дело. Его мучила совесть, поскольку он уже ничего не мог исправить. В конце концов, Джулиана сама сделала выбор — тот, из-за которого в его груди образовалась пустота. Как же ему не хотелось прощаться накануне вечером! Потому что он знал, что будет по ней скучать. И он скучал.
Дверь отворилась. Из дома вышли тетка с Джулианой, неся на руках этих треклятых спаниелей.
Когда они приблизились, Хоук уперся в бока сжатыми в кулаки руками.
— Собакам вход запрещен.
— Но они будут грустить без хозяйки, — сказала Джулиана, вздернув подбородок. — Кроме того, они не доставят хлопот.
— Это собаки. Им нужны только еда и прогулки. Две недели слуги в состоянии обиходить их.
— Марк, я взяла их, чтобы отвлечь тебя от лишних разговоров, — сказала Хестер.
Каро завертелась на руках у Джулианы и начала скулить.
— Ох, смотрите, как она просится к вам. — Джулиана передала собаку ему в руки. — Она поможет вам скрасить дорожную скуку.
— Лучше бы ее черт взял, — проворчал он.
— Следи за языком, Марк! — одернула его Хестер. — Кстати, почему ты так опоздал? Что тебя задержало?
— Я должен был срочно ответить на письмо.
— Хорошая сказка, — сказала Джулиана. — Наверняка вы проспали.
— Если эти собаки нагадят в моем экипаже, в ответе будете вы, — ушел он от ответа.
Спустя десять минут они тронулись. Естественно, собаки расположились на его сиденье, поскольку на скамейке, где сидели Хестер и Джулиана, не было места.
Они еще не выехали из Лондона, когда Хестер вытащила брошюру.
— Джулиана, может быть, ты почитаешь нам?
Видя, что Джулиана округлила глаза, Хоук постарался, чтобы выражение его лица оставалось непроницаемым. С минуты, когда он открыл первую страницу, он знал, что это она написала этот дурацкий трактат. Боже, он почти слышал, как она выговаривает строки. Он сложил руки на груди, решив немного позабавиться.
— Джулиана, я запрещаю тебе читать эту чушь. — Это должно было ее только раззадорить.
— Я читаю то, что мне нравится, — сказала она, раскрывая брошюру. — Вы больше не имеете права указывать мне, я освобождаю вас от обязанностей моего опекуна.
— Ты не можешь меня освободить. Я остаюсь твоим опекуном до тех пор, пока мы не окажемся в Гейтвик-Парке.
Он не мог отказать себе в удовольствии немного поиграть с ней в кошки-мышки и выхватил книжку у нее из рук.
— Верните! — крикнула она.
— A-а, вот один из моих любимых пассажей, — сказал он, открыв одну из страниц. Он ухмыльнулся, заметив, что она вне себя от ярости. Хоук начал читать фальцетом, подражая женскому голосу: — «Женщина, которая верит в себя, источает загадочную субстанцию, которая заставляет мужчин относиться к ней с особым вниманием. Здесь решает не красота. Говорят, Анна Болейн обладала довольно заурядной внешностью, но ее живость и острый ум покоряли мужчин…» В качестве примера для подражания, — сказал он, захлопнув книжку, — в этой брошюре приведена Анна Болейн, женщина, пользующаяся в народе самой дурной славой. Я потрясен, глубоко потрясен, что моя подопечная и моя тетушка восхищаются столь аморальным и радикальным советом. Как опекун Джулианы, я должен подавать ей пример нравственности. Поэтому, как только мы доберемся до ближайшей гостиницы, я брошу эту мерзость в огонь.
