— Ты замерзла, — нежно сказал он. — Там, в центре палубы, под полом, у меня есть плащ и другая одежда. А также съестные припасы и пресная вода.
Авриль молча прошла туда, куда он указал, нашла чуть выступавшую над полом доску, подняла ее и увидела маленький трюм; Хок всегда держал корабль наготове для своих разведывательных вылазок. Она достала теплый плащ на меховой подкладке, бутыль с водой и мазь. Все еще дрожа от холодного ветра, вернулась на корму, смазала его рану. Там, в райском климате Асгарда, трудно было помнить, что за его пределами холодная осень.
Снова забинтовав руку Хока, Авриль хотела набросить плащ ему на плечи, но он решительно отстранил ее руки и сам нежно укутал ее плащом. Авриль обессиленно села у его ног. Ей казалось, что она уже никогда в жизни не согреется. Хок продолжал вести корабль на юг.
Рассвет занимался на востоке, обозначив серую линию горизонта.
Ей следовало бы петь от счастья. Ведь она наконец-то возвращалась домой, к Жизели!
Но внутри у нее все болезненно сжималось и дрожало, словно она вот-вот должна была рассыпаться на куски. Авриль протянула руку и коснулась ладони Хока:
— Я не хочу оставлять тебя.
— Знаю, — тихо ответил он, сжимая ее пальцы. — А я не хочу, чтобы ты уезжала. Но так нужно. Какое-то время они молчали.
— Помни: ты никогда никому не должна рассказывать, где была, Авриль, никому ни слова об Асгарде. — Авриль заплакала.
— И я… — У Хока перехватило горло. Когда он заговорил снова, голос звучал хрипло и сдавленно. — Я хочу, чтобы та еще кое-что пообещала мне. — Он потянул ее за руку, Авриль встала.
Она старалась казаться храброй и сильной, но у нее ничего не получалось:
— Я пообещаю тебе все, о чем ты попросишь.
— Тогда найди себе любящего мужа, который будет тебя беречь, холить, и лелеять и подарит много детей, которых ты будешь любить.
Авриль подняла на него взор, затуманенный слезами.
— Но мой муж — ты, — прошептала она. — Ты, Хок Вэлбренд, мой муж.
Хок закрыл глаза, сжал зубы так, что вокруг рта обозначились глубокие морщины, и опустил голову. Авриль протянула руку, притронулась к его щеке и ощутила под пальцами влагу.
— Это не должно было случиться, маленькая моя валькирия, — сказал он, проклиная злую судьбу. — Но боги оказались слишком жестоки.
Авриль протестующе затрясла головой, она не могла в это поверить.
— Нет, Бог не хочет, чтобы мы жили без любви — воскликнула, она, гладя его по щеке. — Именно любовь составляет смысл жизни и делает се бесценной независимо от того, долгий срок отпущен человеку или… — последние слова потонули в рыданиях, — или всего несколько дней.
Хок крепче обнял ее за плечи, а она отчаянно прильнула к нему и зарылась лицом в его плечо. Мысль была невыносимо мучительна: всего несколько дней! Как несправедливо, что судьба дарит им лишь два последних дня, которые предстоит провести в открытом море, на холоде. И таким будет ее последнее воспоминание о нем.
Нет, она не хочет, чтобы это было ее последним воспоминанием о нем. Она не может навек расстаться с ним в тот самый миг, когда только начала по-настоящему узнавать его. Не может посмотреть на него в последний раз, в то время как еще по-настоящему не видела его, не знала, не любила.
И Авриль приняла решение. Теперь это оказалось удивительно просто. С бешено бьющимся сердцем она потянулась Хоку и поцеловала в губы.
Они не сказали больше ни слова — их губы слились бесконечно долгом поцелуе. Авриль провела пальцами по его груди, по ребрам и почувствовала, как все напряглось у него внутри, как отвердели под ее руками его мускулы. Стон сорвался с его губ — стон, исполненный муки и страстного желания. Он быстро, на ощупь закрепил руль.
А потом они опустились на палубу, и в мире остались лишь твердые доски, покрытые мягким меховым плащом, — снизу, звезды на небе, уже уступающие дорогу утру, — сверху, а между ними — их томительная жажда друг друга. Безумство страсти и нежной любви. Авриль желала полностью раствориться в нем, отдаться ему целиком — пусть даже им отпущен всего лишь короткий миг счастья. Один последний, вечный миг.
Руки Хока скользнули под одежду и нащупали мягкое, податливое тело Авриль, глаза — небесно-голубые глаза, которые она видела во сне, — потемнели от страсти.
Непрошеная слеза выкатилась из-под ее ресниц, Хок вытер ее кончиком пальца.
— Авриль, — хрипло пробормотал он, проводя языком по ее щеке, — ты уверена, что хочешь этого?
Прижавшись к нему, она, почти касаясь губами его рта, прошептала ответ. Она страстно желала ласкать его и ощущать его ласки, обнимать и чувствовать его объятия, отдать ему всю ту нежность, что переполняла ее, всю себя.
Не отрывая взгляда от ее мерцающего то ли в лунном, то ли уже в утреннем свете тела, Хок раздел ее. Под его горячими поцелуями, под жаром его кожи, соприкасающейся с ее собственным разгоряченным телом, Авриль не замечала уже ни холодного воздуха, ни ледяных брызг. Чувствуя, как скользят по ней его ладони, она выгнулась, он постепенно возбуждал ее с таким искусством, с такой нежностью, что казалось — сердце вот-вот разорвется.
Пальцы Хока нашли заветную женскую сердцевину и ласкали ее до тех пор, пока томительное желание не исторгло тихого стона из груди Авриль. Казалось, прошла целая жизнь, вечность — и наконец они слились в единое существо: он так же всецело овладел ее телом, как уже владел ее сердцем. Ощущая, как его жаркая, твердая, как сталь, и нежная, как бархат, плоть медленно входит в нее и становится частью ее самой, Авриль не сдержала рвавшегося из глубины души стона, выражавшего страсть, томление и неизъяснимое, одновременно сладостное и горькое, наслаждение.
Бедра ее приподнялись, чтобы принять его еще глубже. Он начал мощно двигаться — у Авриль захватило дух. Ритм корабля, качающегося на волнах, стал и ритмом их движения, они слились воедино: взлет — падение. Плеск волн, шум ветра и их вздохи наполняли предутренний воздух так же, как Хок наполнял собою тело Авриль.
Авриль — словно приросла к нему, он стал частью ее, как раньше частью ее были воспоминания о разбитом прошлом. Она ощущала, как исцеляется от горечи этих воспоминаний, как возвращается к жизни. Больше, чем к жизни. К любви. Этот суровый воин с нежным сердцем доказал, как нужна ей еще, оказывается, любовь, как она еще способна любить. Он изменил всю ее жизнь. Изменил все!
Господи, ней! Прошу тебя, не отнимай его у меня!
Но даже небеса не могли сохранить их друг для друга. Им был дан лишь этот необыкновенный час. И все, что они могли, это не думать о завтрашнем дне.
Она отдавалась ему снова и снова, без остатка растворяясь в его всепоглощающей страсти.
