Авриль моргнула и заставила себя улыбнуться:
— Со мной все в порядке, Селина. Правда.
— Ты ведь знаешь, что можешь сказать мне все. Это останется между нами.
Авриль опустила глаза. Селина так проницательна, особенно в сердечных делах. И Авриль отчаянно хотелось излить ей душу. Поделиться своей болью, утратой, любовью и тревогой.
Но она никому никогда не должна ни слова говорить о Хоке. Даже Селине.
— Мне так жаль, сестричка, но я прошу тебя понять. Селина кивнула и оставила эту тему.
— Я понимаю: есть тайны, о которых нельзя говорить никому, — просто сказала она. — Но если тебе когда-нибудь будет нужно выговориться, я в твоем распоряжении. Я всегда в твоем распоряжении.
— Спасибо. Спасибо за понимание.
— Спокойной ночи, Авриль. — Селина встала. Выражение лица у нее было спокойным и приветливым, лунный свет играл на румяных щеках — такой румянец бывает только у женщин, которые носят в себе дитя от любимого и любящего человека.
Авриль почувствовала укол зависти, такой сильный, что ей стало больно:
— Спокойной ночи. Селина. Направляясь к двери, та заметила:
— Думаю, мне следует пойти в спальню и попробовать пригладить встрепанные перышки Гастона.
Авриль улыбнулась. Если кто-то и может это сделать, так только Селина.
В последний раз задержавшись у дверей, Селина оглянулась:
— С возвращением домой!
Домой, мысленно повторила Авриль. Это слово отозвалось в ее душе сладостной болью и горечью. Стараясь прогнать неприятное чувство, Авриль встала, отнесла Жизель в ее маленькую кроватку, укрыла одеяльцем, тщательно подоткнув его, и поцеловала дочь в темноволосую макушку. Потом выпрямилась и подошла к окну.
Среди верхушек деревьев виднелся купол часовни. Авриль закрыла глаза и сняла с пальца обручальное кольцо.
Подержав в руке золотой ободок, она подошла к очагу, открыла стоявшую на полке над ним лакированную шкатулку, в которой хранились самые дорогие для Жизели вещички, и положила туда кольцо:
— Это тебе, моя малышка, — прошептала она. Закрыв крышку шкатулки, Авриль ощутила, как чувство покоя разливается по всему телу, по крайней мере о прошлом она думала теперь без горечи. О будущем по дороге в свою спальню она старалась не думать вовсе.
Потому что у нее не осталось больше слез.
Солнце, море и тепло Асгарда не принесли Хоку облегчения, хотя вот уже день, как он был дома. Раны затянулись, но он по-прежнему оставался… бесчувственным. Пустым. Его словно бы погрузили в плотный туман, сквозь который проникал лишь один светлый луч: мысль о том, что Авриль дома, в безопасности. Со своей маленькой дочкой.
Хок лелеял эту мысль, в ней он черпал силы в ожидании наказания, которое назначит ему совет старейшин, — каким бы оно ни было.
В сопровождении Жозетт и Келдана Хок шел к ванингсхусу своего дяди Эрика.
— Ты уверен, что мы не можем пойти вместе с тобой? — в десятый раз спросил Келдан. Он шел рядом с Жозетт, обнимая ее за плечи. — Не понимаю, почему старейшины настаивают, чтобы ты предстал перед ними один. Мы же рассказали им, что сделал Торолф…
— Да, но это не меняет того, что я нарушил закон так же, как и он. Законы одинаковы для всех, Кел, иначе в них просто не было бы смысла. Я благодарю вас за то, что вы со мной, но должен встретить свою судьбу один. — Хок повернулся к Жозетт и перешел на французский: — Вы по-прежнему хорошо себя чувствуете? — Она кивнула:
— Мне бы хотелось, чтобы вы с Келданом перестали трястись надо мной. Не знаю, правда ли то, что сказал Торолф насчет своего зелья, но чувствую я себя превосходно.
Хок улыбнулся ей, в душе искренне надеясь, что Торолф сказал правду, что Келдану никогда не доведется испытать, боль утраты любимой и они вместе будут жить вечно.
Но это покажет лишь время. Ибо в чем бы ни заключалась тайна, открытая Торолфом, она умерла вместе с ним.
Они остановились у порога; отдаленного жилища Эрика. Хок повернулся, чтобы попрощаться с друзьями, но от переполнявших его чувств горло перехватил спазм, и он не мог найти нужных слов.
Вероятно, он видел их в последний раз.
— Вы поступили очень хорошо, — сказала Жозетт, прежде чем он успел что-либо сказать сам. Она серьезно смотрела на него блестящими от волнения глазами. — У вас не было иного выбора, кроме как отпустить Авриль. И убить Торолфа. Ваш совет старейшин должен это понять.
— Не уверен, что они мыслят так же, как вы, Жозетт. — Хок посмотрел на Келдана и протянул ему руку, стараясь не обращать внимания на ощущение свинцовой тяжести в душе. Лишь то, что они были так счастливы вместе, помогло ему перенести тяжкий миг расставания. — Счастье, что у тебя есть такая жена, Кел, — сказал он ему по-норманнски. — Ты не ошибся тогда, в Антверпене. Ты сделал правильный выбор.
— Йа, так же, как и ты. — Келдан схватил протянутую руку Хока и севшим голосом добавил: — Я позабочусь об Илдфасте, пока ты не вернешься.
Хок задержал его взгляд: они оба знали, что он, вероятно, не вернется никогда.
— И о себе позаботься, — сказал Хок и порывисто обнял Келдана. — Живите долго и счастливо, друзья мои!
— И тебе того же, Хок.
Пятясь, Хок кивнул в знак благодарности за доброе пожелание. Однако он не верил, что оно сбудется. Потом Хок повернулся и вошел в дом дяди. Он остановился на пороге, и сердце его глухо ухнуло. В комнате был только дядя. Он стоял спиной к очагу, и огонь отбрасывал на пол его длинную тень. Вид у Эрика был зловещий.
Остальные тринадцать старейшин отсутствовали.
— Садись, племянник.
Хок закрыл дверь и взял себя в руки:
— Я должен встретить это стоя. А где…
— Думаю, ты сам захочешь сесть, когда все узнаешь, — мрачно предположил дядя.
Несколько минут Хок не мог произнести ни звука, от устрашающего вида дяди холодок бежал у него по спине.
— Где остальные старейшины? — наконец спросил он.
— Мы закончили обсуждение час назад, и они ушли. — Лицо дяди исказила гримаса. — Я попросил разрешения поговорить с тобой наедине.
Хок глубоко вздохнул, чувствуя, что его худшие подозрения сбываются.
— Тогда давай обойдемся без предисловий, дядя, — ровным голосом предложил он. — Мне нечего сказать в свое оправдание. Я убил Торолфа. Мне бы хотелось, чтобы нашелся иной способ предотвратить его побег, но его не было. — Хок прошел вперед и остановился посреди комнаты. — Я также отпустил свою жену и ни минуты не жалею об этом. Просто скажи, какое наказание вы выбрали для меня.
— Существует только одно наказание, даже для воктера. Убив Торолфа, ты сам решил свою судьбу. — Обычно стоическое выражение лица Эрика сменилось гримасой глубокого горя. — Ты должен быть изгнан.
