она решительно не могла. Аннабель почувствовала, что краснеет.
– Вы сказали, что не хотите иметь детей, – произнесла она.
Поняв, что они переходят к переговорам, Дженкинс выпрямился.
– Я не возражаю против них в принципе. Но ведь они были бы помехой для дела, не так ли?
– Большинство людей считает, что смысл брака в детях.
Дженкинс скорчил гримасу.
– Большинство людей несут всякий вздор. Моя жена должна понимать меня и помогать в работе. Работа для меня главное. Будь вы мужчиной, с вашим блестящим умом вы бы уже сделали себе имя в науке. Но, начав плодить детей, станете абсолютно зависимой, ваш острый ум притупится из-за непрестанно визжащих младенцев. К тому же обязательно потеряете несколько зубов. Уж поверьте мне, так и будет, я своими глазами видел, как все это происходило с каждой из моих шести сестер.
Ей бы полагалось обидеться. За всю историю брачных предложений это, наверное, было самым неромантичным. Хотя, будучи почти преступницей, Аннабель не являлась столь уж завидной партией. Да и предложение вступить в брак, несомненно, гораздо респектабельнее, чем то, другое, – стать содержанкой.
Молчание Аннабель, казалось, обеспокоило Дженкинса. Его пальцы нервно вертели ручку.
– Может, я ошибся? – спросил он. – Я, признаться, не думал, что семья так важна для вас, мне казалось, вы по собственной воле остались старой девой.
Аннабель заставила себя посмотреть ему в глаза.
– Я хотела бы знать, будет ли наш брак настоящим или фиктивным…
К его чести, Дженкинс ответил не сразу, а, казалось, хорошенько обдумал вопрос.
– Я так понимаю, вы предпочли бы второе? – сказал он наконец. Его глаза были не видны за поблескивающими очками, но в позе чувствовалось напряжение.
Да, профессор не ошибся. Как фиктивный муж он превосходил бы все ожидания: ученый, вполне благополучный и свободный. Эксцентричный интеллектуал, он мог себе позволить пренебречь кое-какими общественными нормами. Самое главное, он нравился ей. Нравился, но Аннабель не любила его. Ему никогда не покорить ее сердце. Но, если она откажет ему в брачном ложе, сможет ли он уважать ее решение, не станет ли со временем угрюмым и раздражительным?
– Я хотела бы обдумать предложение, – услышала она свой голос. – Неделю. Если вы не против.
Дженкинс кивнул после короткой паузы.
– Неделя. Вполне приемлемо.
Неделя… Неделя, чтобы сделать выбор между замужеством и возвращением в дом Гилберта. Кузену можно сказать, что учеба оказалась слишком сложным испытанием для ее женского мозга и что она с удовольствием будет бесплатно работать в его доме до конца жизни, без всяких надежд на будущее. И, вероятно, закончит дни в работном доме. Или окажется в Бедламе, бормоча про себя, что в былые времена за ней увивались герцоги и оксфордские профессора.
Аннабель вышла из кабинета, ругая себя за то, что не сказала «да».
Появление герцога на деловом ужине в городском доме Гринфилда стало неожиданностью для присутствующих. Удивленные взгляды провожали Себастьяна, его визит вызвал пересуды, словно его застукали в низкопробном борделе. Но такие люди, как Джулиан Гринфилд, никогда не стали бы передавать конфиденциальную информацию об инвестициях никому из доверенных лиц Себастьяна, да еще за скромным ужином в узком кругу. Окажите честь, посетив мой дом лично, тогда и получите взамен ценнейшие сведения – таковы были условия сделки. Даже бизнес не мог обойтись без политики и, уж конечно, без мелкой демонстрации силы.
Гринфилд взял с проплывающего мимо подноса два бокала бренди.
– Предлагаю пройти в гостиную. Эти дельцы горят желанием лично познакомиться с вами, – сказал он, передавая один бокал Себастьяну и обхватывая второй пухлой рукой.
Себастьян шел по коридору с бокалом в руке, слушая рассуждения Гринфилда по поводу алмазного рудника, акции которого Себастьян собирался купить. Два южноафриканских предпринимателя в гостиной Гринфилда могли бы в будущем принести миллион фунтов на его счета, если герцог сочтет их надежными партнерами. Первое впечатление было благоприятным: крепкие рукопожатия, прямые взгляды. Младший из партнеров начинал как горный инженер, знал бизнес изнутри, и его описание текущего состояния проекта соответствовало информации, которую человек Монтгомери собрал об этих двоих.
Катастрофа разразилась, когда краем глаза он уловил знакомую фигуру.
Монтгомери тут же перестал понимать слова, речь бизнесмена превратилась в бессмысленный шум. Аннабель…
На подставке, возле которой стоял лакей, он увидел картину с изображением захватывающей дух, ослепительной версии Аннабель в натуральную величину.
Ее зеленые глаза с полуприкрытыми веками победно смотрели на него, с выражением тайного триумфа. Плечи были гордо откинуты назад, волосы развевались, как пламя факела во время бури. Из-под подола облегающего белого платья выглядывала знакомая бледная нога.
Себастьян задохнулся, будто какой-то великан сжал его, выдавив воздух из легких.
Ад… Это похоже на изощренную адскую пытку – куда бы он ни пошел, все пути вели только к ней…
Как во сне, Себастьян приблизился к картине, и его взгляд остановился на ее лице. Совсем недавно он гладил эти гордые скулы, целовал этот тонкий нос, этот пухлый рот касался его члена…
На картине двое нагих мужчин преклонили колени у ее ног, один смуглый, другой белокожий. Их головы были откинуты назад, и они смотрели на нее с таким знакомым ему выражением благоговения, мольбы и тоски.
Елена Троянская казалась не призом, а богиней, вершащей судьбы.
– Вижу, работа моей дочери произвела на вас впечатление, – заметил Гринфилд.
Себастьян неопределенно хмыкнул.
– Восхитительна, не правда ли? – Гринфилд указал бокалом в сторону картины. – Пока моя дочь не добилась от меня разрешения учиться в Оксфорде, я был уверен, что у всех синих чулок бородавки на носу и из подбородка торчат волосы. Представьте мое удивление, когда дочка представила нам эту девушку на вашем новогоднем балу. С радостью признаю, что ошибался.
– Разумеется, ошибались, – сказал инженер. – Ради такой и я бы отправил тысячу кораблей.
– С такой как бы самому не отправиться на тот свет, – проворчал старший партнер, и все захихикали.
– Сколько? – сказал Себастьян, в его голосе прозвучала такая угроза, что хихиканье резко прекратилось. – Сколько вы хотите за нее?
Кустистые брови Гринфилда взлетели вверх.
– Не думаю, что картина продается…
– Да будет вам, Гринфилд, – сказал
