отпрыгнул, словно встал босиком на горячие угли. Тристан беспрепятственно вломился в кабинет:
– Где она?
Рочестер восседал за столом и оценивающе сузил глаза, увидев позу сына – тот словно готовился к броску.
– Тристан. Как вовремя. Я хотел послать за тобой.
– Странно. Чего-чего, а изменения правил я не ожидал.
Рочестер осторожно наблюдал за его приближением.
– Я говорил, что наблюдаю за тобой. И все, что я увидел, – обычное нежелание сотрудничать…
Тристан обошел вокруг стола и встал прямо перед отцом.
– Вы дали мне три месяца, – сказал он в лицо Рочестеру, прямо в его холодные глаза. – Они еще не истекли.
– Больше нет необходимости ждать, поскольку…
– Где графиня?
– Подпиши вот это. И она вернется.
Рочестер, не прерывая зрительный контакт, постукивал пальцами по лежащему на столе документу. Тристан взглянул на него, почти ничего не разбирая – красный туман застилал глаза, – однако рассмотрел достаточно, чтобы опознать брачный контракт. Уже подписанный и скрепленный печатью достопочтенного графа Уиклиффа.
Он отступил на шаг и выдернул из трости клинок. Настолько быстро, что послышался звук рассекаемого лезвием воздуха.
Рочестер окаменел. Его глаза забегали; он смотрел то на острие стального клинка, подрагивающее вблизи его щеки, то на лицо сына.
– Ты не посмеешь…
– Не посмею что? Искромсать старый ковер Гарри? Еще как посмею. – Кончик лезвия вонзился в любимый Рочестером королевский гобелен, прямо в основание древа.
– Нет! – Рочестер попытался перехватить клинок. Затем сообразил и потянулся к шее Тристана.
Тристан оказался быстрее.
Отец впился пальцами ему в руку, стараясь разжать кулак, на который уже был намотан его галстук.
– Где она?
– Ты ведешь себя неподобающе, – прохрипел Рочестер, пытаясь вырваться.
Тристан тряхнул его:
– Где она?
– Не знаю.
Легкое движение правым запястьем, и лезвие рассекло столетний шелк, словно масло.
– Я не знаю, где она! – выкрикнул Рочестер. Его холеное лицо перекосилось от злобы.
Тристана захлестнула волна гнева. Однако интуиция редко его подводила: отец говорит правду. Мать исчезла, но все пошло не по плану Рочестера.
А значит, ублюдок только что обманом пытался заставить сына подписать себе смертный приговор. Беспокоился, что рычаги давления на Тристана существенно ослабли.
Тристан отпустил галстук отца, однако клинок не убрал.
– Что говорит ее камеристка? Или она тоже исчезла?
Рочестер высунул кончик языка и коснулся уголков рта. Его глаза были налиты кровью. Наверное, Тристан выглядел еще ужаснее, иначе отец не прилип бы к месту, боясь пошевелиться.
– Девчонка сбежала. Мы ее нашли. Твердит, что ей ничего не известно. Пришлось отпустить.
– И устроить за ней слежку.
– Разумеется, – отрезал Рочестер.
Тристан сделал мысленную пометку – разыскать девушку, выяснить, не причинили ли ей вред, и расспросить подробно. Ведь в прошлый визит она пыталась что-то сказать, да только чертов Джарвис спугнул.
Граф уставился на испорченный гобелен. Разрез был не меньше фута.
– За это я сокращу твое содержание до нуля.
Тристан тряхнул головой:
– Никогда не видел, чтобы вы так беспокоились о людях, как беспокоитесь об этом куске ткани.
Рочестер презрительно скривил верхнюю губу:
– Люди смертны. Идеи, традиции и величие живут долго – даже после того, как плоть сгниет в могиле.
Тристан кивнул. Тиран есть тиран. Верен своим предкам, увековеченным на гобелене. Они завоевывали и отстаивали титулы и имущество во множестве войн, хладнокровно используя подданных как пушечное мясо. В жилах Тристана течет та же кровь; он мог бы стать намного хуже, чем есть: абсолютным монстром и вдобавок легкомысленным развратником. Вот только… он не такой.
Он не такой.
Тристан всмотрелся в генеалогическое древо, где раскручивалась спираль с именами всех, кто ему предшествовал. Он интуитивно чувствовал, что сначала спас бы нищего в лохмотьях и лишь потом позаботился о материальных ценностях. Тристана передернуло от воспоминаний: здесь, в кабинете, рядом с изувеченным гобеленом, Рочестер год за годом пытался выбить из него этот врожденный инстинкт. А между делом убил котенка или даже двух. Твой отец не выбил из тебя дурь, а, наоборот, вбил.
Он вложил клинок в ножны, смерил Рочестера презрительным взглядом и вышел из кабинета, не оглядываясь. Было ли его поведение порой извращенным? Несомненно. Однако Рочестер не преуспел, стараясь поколебать его устои. А самое поразительное, что и ему самому понадобилось слишком много времени, чтобы это понять.
Когда Тристан забирался в ожидавшую у заднего входа карету, ему пришло в голову, что, возможно, мать давно планировала побег. Задним числом он сообразил: прощаясь с ним в их последнюю встречу, она как-то подозрительно намекала, что прощается навсегда.
Нужно непременно найти ее раньше, чем это сделает Рочестер. Досадно, но ради единственной зацепки потребуется нанести визит двум дамам, которых он с радостью век бы не видел.
Вернувшись в Оксфорд, Тристан остановился у «Рэндольфа» и передал леди Уиклифф свою визитку с приглашением на прогулку.
На Лоджик-лейн он ответил на несколько важных писем, сам написал еще пару, а затем, вопреки приказу Люси, направился к ее дому. Сегодня она ему нужна.
Кухонная дверь была закрыта, однако Люси должна быть дома: из сада видно, как за шторами мерцают свечи в гостиной. На стук в окно она не отреагировала, и Тристан позволил себе вскрыть замок и войти.
– Люси, – тихонько окликнул он. Экономка наверняка дома, спит наверху. Как опрометчиво с его стороны прийти сюда. Люси взбесится. Однако оно того стоит.
Он вошел в гостиную, сделал два шага и замер.
Люси свернулась калачиком у камина, положив голову на пачку писем.
Позади нее дрова на решетке превратились в кучу потрескивающих угольков. Их свечение очертило силуэт женщины ярким ореолом.
Так его солдаты засыпали после боя – засыпали прямо там, где упали.
На подоле юбки Люси сидела Боудикка. Тристан приблизился, и кошка предостерегающе уставилась на него янтарными глазами. Маленькая черная бестия охраняла свою хозяйку.
– Хорошая девочка, – прошептал Тристан.
Кошка задергала хвостом, однако, когда он опустился на колени рядом со спящей Люси, когти в него не вонзила.
Люси спала как жила: погруженная в работу. Одна ладонь под щекой, другая заложена между страницами открытой книги – юридического талмуда, от которого Тристан захрапел бы уже через пару минут.
Он ощутил прилив нежности, и в то же время от чувства вины неприятно заскребло на сердце. А ведь Люси свалилась от изнеможения. Он требовал ее почти каждую ночь, и она никогда не отказывала; ее недавно обретенная способность достигать верха блаженства делала обоих ненасытными. А потом она работала весь день без перерыва. Потому что боялась сойти в могилу прежде, чем женщины будут свободны.
Он осторожно убрал книгу. Люси не пошевелилась. Во сне складки на лбу и у рта
