– Я выдаю.
«Я собираюсь выйти замуж, – исступленно думала Абигайль. – Прямо сейчас. За Уоллингфорда». Она подняла глаза и встретилась взглядом с любимым. Что-то легкое и трепетное наполнило ее кровь, волнующее и пугающее одновременно.
– Мой брат будет подсказывать слова герцогу, – сказала Леонора. – А я – вам. Возьмитесь за руки.
Последовала пауза, и Уоллингфорд взял руку Абигайль в свою.
Они начали произносить слова клятвы. Леонора говорила тихо, а Уоллингфорд – громко, уверенно и решительно, обещая любить, лелеять свою жену и быть верным только ей одной. Голос Абигайль, повторявшей те же самые слова, казался ей самой каким-то слишком тонким и странным.
– Кольцо, – сказала Леонора. – Где кольцо?
Герцог Олимпия подошел к внуку и протянул ему золотое колечко. Леонора тихонько охнула, как если бы узнала кольцо.
– Этим кольцом, – сказал Уоллингфорд, надевая его на палец Абигайль, – я нарекаю тебя своей законной женой, обещаю быть с тобой и хранить тебя в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
Он наклонился и запечатлел на губах Абигайль нежный поцелуй, и тут же над его темной головой взошел на вечернем небе желтый диск луны.
Казалось, все замерло вокруг. Только жаворонок выводил веселую песню на лимонном дереве.
– Ну вот и все. Теперь вы женаты, – объявила Леонора.
Уоллингфорд поцеловал пальцы Абигайль, как раз над кольцом, и тепло его губ, распространившись по руке, согрело сердце.
– Я люблю тебя, – прошептала новобрачная.
Кто-то глубоко вздохнул слева от нее – скорее всего Александра, – и глаза Абигайль затуманились слезами. Она повернулась к Леоноре, чтобы поблагодарить ее и впервые взглянуть на синьора Монтеверди, но место рядом с монахиней оставалось пустым, только золотой крест мерцал в сгустившихся сумерках.
– Этому нет объяснения, – сказал Уоллингфорд. – Все эти загадки выше нашего понимания.
Абигайль опустилась в кресло.
– Я так хотела освободить ее. Ты должен был увидеть ее лицо.
Герцог развязал галстук и расстегнул жилет. Комнатка была маленькой и провинциальной, без телефона, электрической лампы и ванны. Но в брачную ночь мужу необходимы лишь две вещи: постель и жена.
Его жена. Она сидела в старинном кресле и смотрела не на него, своего новоиспеченного мужа, а на деревянный пол. Ее изящное лицо феи вовсе не лучилось радостью. На нем было написано глубокое разочарование.
– Возможно, должно пройти какое-то время. Наверное, снятие проклятия происходит не сразу. А может, так случилось потому, что у моего деда нет сыновей, законнорожденных сыновей…
Уоллингфорд опустился на колени перед креслом и положил руки на колени Абигайль.
– Дорогая, посмотри на меня.
Абигайль подняла глаза.
Уоллингфорд улыбнулся.
– Ваша светлость, моя дорогая герцогиня Уоллингфорд. – Он коснулся пальцем ее носа. – Моя жена. Сегодня я вверил тебе свою руку и свое сердце. Я готов подписаться под каждым произнесенным мной словом. Разве этого недостаточно?
Абигайль едва улыбнулась.
– Для меня достаточно. Но не для Леоноры.
– Мы отпраздновали бракосочетание с нашими семьями. Я терпел твою торжествующую сестру, называющую меня «дорогим племянником». Мы произносили тосты и ели торт…
– Очень вкусный торт. Такой густой и сливочный, с восхитительной смородиновой начинкой…
– Я на руках принес тебя в спальню, рискуя собственной спиной. И теперь, моя любовь, моя обожаемая супруга, я хочу лишь одного: уложить тебя в постель и сделать наш брак настоящим. – Уоллингфорд поцеловал руку жены. – У тебя есть возражения?
Абигайль обняла мужа за шею.
– Никаких, ваша светлость. Приступайте.
Уоллингфорд раздевал жену медленно и терпеливо. Начал он со шпилек, которые вынимал из прически по одной и складывал на кресло, желая показать, что может себя контролировать.
А она стояла терпеливо и даже апатично, пока он слой за слоем освобождал ее от одежды. Лишь ее глаза блестели, понимающе взирая на действия мужа, и горящая в них невинная мудрость, казалось, проникала в самые глубины его души. Абигайль молча помогла Уоллингфорду расстегнуть пуговицы и снять рубашку, а потом положила руки ему на грудь. В комнате, нагретой за день солнцем, было нестерпимо жарко, лишь слабый ветерок влетал в приоткрытое окно. А от рук Абигайль веяло прохладой, хотя по ее лицу уже разливался румянец возбуждения.
Как случилось, что эта крошечная женщина завоевала его, могущественного герцога Уоллингфорда? И ведь он по собственной воле стал ее рабом, на коленях умоляющим о благосклонности. Он был готов на что угодно, стоило ей лишь щелкнуть пальцами.
Уоллингфорд взял жену за руку, подвел к постели и откинул покрывало. Простыни оказались белыми и чистыми, да и кровать – достаточно большой. Или просто сидящая на ней Абигайль была слишком маленькой и хрупкой. Уоллингфорд понял, что она дрожит.
– Кажется, у нас остались еще неопробованными по меньшей мере двадцать три позы. Какую пожелаешь?
Абигайль обняла мужа за шею.
– Я хочу видеть твое лицо. Хочу чувствовать, как ты прижимаешься ко мне своим телом. Хочу слышать твой голос, нашептывающий нежности мне на ухо.
– Решено.
Уоллингфорд медленно накрыл губы жены поцелуем, уложил на подушки и принялся ласкать. Когда ее дыхание стало частым и прерывистым, он вошел в нее, наблюдая, как чудесно преображается ее лицо, как срываются с губ стоны удовольствия. Страстная Абигайль уже приближалась к развязке, но ему хотелось дать ей еще больше.
Он перекатился на спину, увлекая жену за собой, и вот они уже сидели на кровати в сплетении рук и ног.
– О, – удивленно выдохнула Абигайль, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону.
– Открой глаза, дорогая.
Абигайль повиновалась. Уоллингфорд взял ее руку и потянул вниз.
– Почувствуй это, почувствуй нас.
Ее пальцы коснулись плоти мужа и своей собственной.
– Ты понимаешь, что я имел в виду? – прошептал Уоллингфорд. Ему хотелось сказать больше: «Видишь, как мы соединились? Видишь, что я принадлежу тебе, только тебе? Мы стали одним целым, и так будет всегда». Но мысли так и не оформились в слова.
– Да, я понимаю, – прошептала Абигайль в ответ, обхватила голову мужа руками и слилась с ним в поцелуе. Исходящий от ее тела мускусный аромат окончательно затуманил его рассудок.
Абигайль слегка приподнялась, а потом опустилась снова, издав еле слышный вздох восхищения.
