Уоррик покачал головой, стон вырвался из его груди, когда в памяти всплыли слова, которые произносила Ровена, склонившись над его прикованным к кровати телом, и объясняла ему, что от него хотела. «Мне это так же не нравится, как и вам, но у меня нет выбора — у вас его тоже нет». Нет выбора. Она старалась спасти жизнь своей матери. Она не хотела насиловать его. И она так сожалела об этом, что приняла его месть как должное.
— А-а-а! — мучительно прорычал он, чувствуя, как невыносимая боль разрывает ему грудь.
Анна насторожилась.
— Подождите, я пошлю за…
— Не надо, со мной ничего такого не случилось, что не мог бы вылечить хороший кнут, — сказал Уоррик, испытывая отвращение к самому себе. — Вы были правы, госпожа, когда ругали меня. Я самый настоящий… Боже, что я наделал!
Он поспешил мимо леди Анны в зал. Когда он проходил мимо Шелдона, он сказал ему только одну фразу:
— Задержи свою жену здесь, — и побежал вверх по лестнице.
Когда он вошел в комнату для швей, Ровена была там не одна. С ней была Милдред и еще три женщины. Они взглянули на него и сразу же поспешили из комнаты. Только Милдред не спешила уходить. Она окинула его тем холодным взглядом, которым она смотрела на него уже давно. Но он смотрел только на Ровену. Та поднялась и отбросила в сторону ткань, лежавшую у нее на коленях. Всем своим поведением показывая откровенное раздражение.
— Раз уж вы прервали нашу работу, что вы хотите? — спросила она сердито.
— Я только что разговаривал с твоей матерью.
На лице у Ровены появилось удивление, смешанное с радостью.
— Она здесь?
— Да, и ты можешь с ней сейчас повидаться, но мне сначала нужно поговорить с тобой.
— Не сейчас, Уоррик! — сказала она нетерпеливо. — Я не была со своей матерью уже три года и видела ее только один раз несколько месяцев назад, когда…
Она не закончила и нахмурилась, а он с готовностью подсказал ей:
— Когда что?
— Неважно.
— Важно. Когда д’Амбрей избивал ее?
— Она сказала вам об этом?
— Да, и еще больше. Почему ты мне никогда не говорила, что он угрожал ей и ее жизнь была в опасности?
Она широко раскрыла глаза:
— И вы осмеливаетесь спрашивать меня об этом? Вы бы и не стали прислушиваться к голосу рассудка. «Никогда не говори, что у тебя была причина сделать так, как ты сделала». Это ваши слова, мой господин.
Он поморщился.
— Я знаю. В то время не имело никакого значения, знал я или нет об этой причине. Но сейчас это имеет большое значение.
Он замолчал, не зная, спрашивать ли еще, но ему нужно было знать, и он спросил:
— Он тебя еще и принудил шпионить за мной?
— Я говорила вам, он об этом и не помышлял. Он был слишком занят тем, чтобы придумать, как можно использовать против вас армию, которую только что заполучил.
Уоррик прислонился спиной к закрытой двери, вид у него был совсем унылый.
— Тогда, значит, я ошибался еще больше, чем я думал вначале. Боже мой, ты была совсем ни в чем невиновна, даже в том обмане, в котором я тебя недавно обвинил.
Ровена смотрела на него, не спуская глаз, не веря своим ушам.
— Невиновна ни в чем? Так я же изнасиловала вас. Вы это забыли?
— Нет, я простил тебя за это. Но…
— Когда это вы меня простили? — спросила она требовательно. — Я не слышала слов, подтверждающих это.
Он бросил на Ровену сердитый взгляд за то, что она перебила его, и за то, что она была такая бестолковая.
— Ты прекрасно знаешь когда, женщина. Это было в тот день, когда ты попросила меня о благодеянии — в ту ночь, когда ты не могла уснуть.
Щеки у Ровены вспыхнули.
— Вы могли бы и сказать об этом, — пробурчала она, и тут же добавила, вспомнив о последних неделях: — Но теперь это уже не имеет значения.
— Ты права. Мне не в чем тебя винить и не за что прощать, так что это совсем не имеет никакого значения. Это ты должна меня простить. Ты можешь простить?
Она долго в упор смотрела на него, потом безразлично подернула плечами:
— Конечно. Вы прощены. Могу я теперь увидеть свою мать?
Уоррик нахмурился.
— Ты не можешь так легко простить мне мою вину.
— Не могу? Почему же? Или вам только что пришло в голову, что мне совершенно безразлично, сожалеете ли вы или нет о своей вине?
— Ты все еще сердишься, — догадался он и кивнул. — Я не могу винить тебя за то, что ты сердишься. Но я постараюсь все уладить. Мы поженимся, и когда…
— Я не выйду за вас замуж, — спокойно прервала его Ровена, слишком спокойно.
Теперь настала его очередь уставиться на нее, и он взорвался:
— Ты должна выйти за меня!
— Почему? Чтобы вы могли искупить свою вину? — Она медленно покачала головой. — Или вы не слушали в тот день, когда я сказала вам, что все чувства, которые я испытывала к вам, больше не существуют. Их больше нет в моем сердце. С чего бы это мне хотеть выходить за вас замуж, Уоррик? — И тут самообладание покинуло ее. — Приведите мне хотя бы одну стоящую причину?
— Чтобы наш ребенок не был незаконнорожденным!
Она закрыла глаза, чтобы скрыть свое разочарование. Чего она ожидала? Что он скажет, «потому что я люблю тебя»?
Ровена вздохнула. Когда она снова посмотрела на него, взгляд ее не выражал ничего.
— Ну что ж, хоть это, — сказала она без всяких эмоций. — Но этого еще недостаточно, чтобы…
— К черту, Ровена, ты…
— Я не выйду за вас, — прокричала она, окончательно потеряв выдержку и больше не сдерживая своего раздражения. — И если вы попытаетесь заставить меня сделать это силой, я отравлю вас! Я кастрирую вас, пока вы будете спать! Я…
— Не нужно продолжать.
На лице у него было опять то же выражение, которое однажды уже ее ввело в заблуждение: он был похож на человека, терзаемого болью. Но на этот раз она не дала себя обмануть.
— Если вы хотите искупить свою вину, Уоррик, отпустите меня. Откажитесь от своих прав на ребенка и позвольте мне вернуться домой.
Прошли нескончаемые секунды. Уоррик, опустив голову, кивнул в знак согласия.
Он не появлялся. У нее вот-вот должна была родиться от него дочь, но он не появлялся. А это будет-таки дочь, его ребенок. Пусть небольшое, но все-таки возмездие с ее стороны — родить дочь, а не сына, которого так хотел Уоррик. Она так решила, так хочет, значит, новорожденный младенец будет девочка. Ну должно же ей хоть чуть-чуть повезти.
Но Уоррик не появлялся. А с чего она решила, что он появится? Просто потому, что он приезжал в Турез один раз в месяц с тех пор, как она покинула Фалкхерст?
Он все еще хотел, чтобы она стала его женой. Она по-прежнему этого не хотела. Она была груба с ним. Дважды она вообще отказалась видеться с ним. Но он продолжал приезжать. Он продолжал убеждать ее, что они принадлежат друг другу. Значит, он раскаивался. Но ей-то какое было до этого дело? Слишком поздно.
