— Но вы же не станете держать мою жену на корабле во время сражения.
— Послушайте, mon ami[11]. Конечно, брать женщину в заложницы не соответствует правилам, но корабль более безопасное место во время сражения, чем Ньюпорт, не так ли?
Эштон мрачно кивнул, направляясь к двери каюты.
— Вам придется убедить в этом мою жену.
— Сегодня на корабле официальный ужин, — бросил ему вслед француз. — Надеюсь, у вас есть с собой приличный костюм.
— Приличный? — тихо пробормотал Эштон.
В матросских каютах Эштон столкнулся с Финли.
— Ты уже разговаривал с Бетани?
— Накоротке, но она успела сравнить меня с хитрой змеей.
— Надеюсь, жена не обвиняет тебя во всем, что произошло? Почему она не уехала в Бристоль, как ты ее просил?
— Лилиан и слышать не хотела, чтобы уехать из Систоуна, и Бетани пришлось остаться с ней, а Кэрри и Генри отправить в Бристоль. У нее вошло в привычку обвинять меня во всем, что бы с ней ни случилось.
— Не отчаивайся, — успокоил Финли. — Год назад Эбби была готова сжечь меня на костре, а сейчас носит моего ребенка. — И добавил с застенчивой улыбкой: — А я по-прежнему стираю белье.
Эштон достал свой официальный костюм, единственный, по его мнению, приличный: белую кружевную рубашку, которая топорщилась на нем, выступая белой пеной из-под бордового жилета, кожаные бриджи, до колен туго обтягивающие бедра, тонкие шелковые чулки, закрепленные подвязкой, — еще ладно, что высокие черные кожаные сапоги почти полностью закрывали чулки. Темно-синий сюртук украшало золотое шитье.
— Восхитительно, — мрачно прокомментировал Финли, прихорашиваясь, словно щеголь, также в парадном костюме. — Не хватает только напудренного парика.
Эштон бросил на него хмурый взгляд; как давно привык, завязал волосы на затылке, оставив незатейливый хвостик, и вместе со всеми американцами отправился в кают-компанию.
* * *
Бетани неохотно шла вслед за корабельным юнгой по лабиринтам многочисленных плохо освещенных проходов корабля, пока не поднялась на верхнюю палубу, где моряки заканчивали свою обычную работу. В мгновенно установившейся тишине пронесся шепот:
— Женщина… Боже мой, что за красотка!
Бетани опустила голову, стараясь скрыть покрасневшее лицо, — мало того, что ее схватили в конюшнях Крэнуика и доставили на французский корабль, словно какую-нибудь вещь, так теперь еще иностранные матросы отпускают по ее адресу похотливые замечания, а Эштон, черт бы его побрал, ведет себя так, будто ничего не произошло.
Адмирал де Эстен приветствовал ее в дверях каюты. Она глядела мимо него на многочисленных слуг, прислуживающих за роскошно сервированным столом из красного дерева. В углу каюты стояла группа офицеров.
— Как вы себя чувствуете, мадам? — осведомился адмирал.
— Заверяю вас, для меня было бы намного лучше, если бы я не оказалась здесь, месье.
Адмирал гордо пожал плечами:
— Война, мадам. Уверяю вас, в мирные времена мы бы могли стать хорошими друзьями. — Взяв руку женщины, он поднес ее к губам.
Внушительная тень Эштона появилась в дверях; Бетани каким-то особым чутьем ощутила присутствие мужа еще до того, как увидела его, — таким бывает запах надвигающегося шторма. Обернувшись, она отметила аккуратно зачесанные волосы, элегантный костюм, начищенные до блеска сапоги — такой наряд делал его похожим на человека из общества. Эштон смерил ее долгим взглядом, каким еще никогда не смотрел, — нежным, мягким, призывным. Будь обстоятельства другими, ей бы не устоять перед таким соблазном.
— Добрый вечер, любовь моя. — Он взял ее руку у де Эстена и, низко склонившись, прижался губами. — Ты, кажется, очень взволнована тем, что оказалась здесь.
Удивленная его официальным приветствием, Бетани отдернула руку.
— Не взволнована, а возмущена — меня похитили и силой доставили на вражеский корабль.
Эштон проводил жену к длинному столу и усадил на стул. Во время ужина Бетани старалась не замечать мужа, уделяя внимание Ханту и Крэнуику, которые ели очень мало, а пили много, и хотя она не знала первого и совсем не симпатизировала второму, обменивалась мнениями, в основном, с ними.
— Как ужасно, что тебе пришла в голову мысль показать наррагансеттских скакунов именно сегодня, после обеда; останься мы в гостиной с Мейбл и мамой, возможно, негодяи адмирала Суфрена прошли бы мимо.
Кит хмуро смотрел в бокал с вином.
— Все это лето в городе постоянно воровали лошадей, но я никогда не думал, что можно похищать гражданских лиц.
Французы, восхищенные красотой Бетани, старались привлечь ее внимание, разговаривая с ней на плохом, но старательно выученном английском языке.
— У тебя сегодня толпа поклонников, — прошептал Эштон, наклонившись к ней, — включая и меня.
Она напряженно выпрямилась на стуле.
— Я покидаю вас, — объявила Бетани, вставая из-за стола.
Мужчины поднялись; она направилась к двери, никому не пожелав доброй ночи. Эштон сопровождал ее, твердо держа за локоть, и не позволил ей вырвать руку.
— Сама найду дорогу в каюту.
Эштон, казалось, не слышал ее; взглянув на ночное небо, сказал:
— Какая лунная ночь!
Бетани не удержалась, тоже посмотрела, и весь ее гнев исчез: ночной воздух — неподвижен и словно насыщен солью, бархатное небо — все в звездах, которые, казалось, вот-вот зацепятся за мачты корабля.
— Сколько меня здесь собираются держать пленницей? — задала она вопрос.
— Пока не освободят Ньюпорт. Посмотри вокруг, Бетани. — Он указал на огни еще одиннадцати военных судов. — «Красные мундиры» не устоят против этой силы.
Жена некоторое время молчала — внезапная перспектива освобождения от англичан Ньюпорта уже не показалась ей такой ужасной, только хотелось, чтобы война быстрее закончилась. Эштон дотронулся пальцами до ее подбородка. В его взгляде была такая нежность, что она задрожала.
— Давно собираюсь тебе кое-что сообщить — это касается меня. Нас двоих.
— Тебе нечего сказать о нас двоих, меня мало интересует, о чем ты собираешься говорить.
— Тогда, может быть, вспомнишь…
Она вскрикнула от неожиданности, а он с силой прижал ее к себе.
— Отпусти.
Эштон не дал ей больше ничего сказать, и напрасно Бетани сопротивлялась его настойчивому поцелую, чувствуя, как силы покидают ее, — как легко запутаться в его шелковой паутине и забыть обо всех своих убеждениях! Она уперлась руками в его кружевную рубашку и заговорила резким отчаянным голосом:
— В этом наряде ты выглядишь джентльменом, Эштон, но я знаю тебя предателем, который силой берет то, что ему нужно. Так возьми меня силой, муж, потому что я не могу отдаться тебе по своей воле.
