В большом зале стоял рев от горящих каминов, все суетились, заканчивая приготовления к вечернему торжеству и развлечениям. Праздник — именно этим словом можно было определить то, что устраивали Дугласы. Платье Шеннон впечатляло. Выдержанное в цветах клана Дугласов — голубом и белом, оно привлекало внимание таким смелым декольте, что всякий раз, когда она поворачивалась боком, ее новоиспеченный муж мог видеть со своего места розовые соски.
Парис и Джеймс сели рядом и с головой ушли в беседу. А их женщины скучали, расположившись по бокам от них. Они говорили так долго, что Табризия понемногу стала раздражаться от недостатка внимания. И лишь когда Джеймс заметил прекрасно поданную грудь жены, Парис повернулся к Табризии и предложил ей вальдшнепа. Она отказалась и, желая позлить мужа, выбрала птицу из тарелки, предложенной ей соседом справа — Хью Дугласом. Хью что-то сказал, Парис не расслышал, а над столом раздался веселый смех Табризии. Она так мило улыбалась Хью, что тот зарделся. Парис косо посмотрел на молодого человека, потом его взгляд переместился на Уилла Дугласа, и он увидел, что тот тоже ест Табризию жадным взглядом. Она же притворялась, что ничего не замечает, и провоцировала:
— Ой, я боюсь, вы меня испортите своей веселостью. Я вернусь домой и просто умру от скуки.
— Можешь положиться на меня, мадам, я позабочусь о, новых развлечениях, — пошутил Парис, но она не засмеялась.
Предложили играть в жмурки, и Парис намекнул ей:
— Я уверен, никто не заметит, если мы исчезнем.
— О, я не хочу отказываться от игры, милорд. Вы, мужчины постарше, любите поговорить, а я пока позабавлюсь с молодыми.
Он пропустил колкость мимо ушей и сказал:
— Вовсе нет. Если ты хочешь, чтобы и я играл, я готов.
Водившие очень быстро находили, кого хотели, так что у остальных возникло подозрение, нет ли в повязке дырки. Когда пришла очередь Табризии, челюсть Париса опасно напряглась — его жена сразу побежала к Хью Дугласу, дотронулась до его рук, до груди. Притворяясь, что не узнала, она ощупала его лицо, волосы и воскликнула:
— А красивый, черт, кто бы он ни был!
Парис подошел к Табризии и предупреждающе посмотрел на Хью. Тот, без всякого сомнения, понял: Кокберн недоволен. Парис прикоснулся к ее шее, она повернулась и схватилась за него. Приложив ладонь к широкой, твердой груди, сразу догадалась, кто перед ней. Но снова сделала вид, что не может узнать.
— Это Хью? — сладким голосом протянула Табризия.
— Все расхохотались и завопили:
— Нет, нет, неправильно!
Она продолжала исследовать свою добычу — дошла до подбородка, пробежала по нему пальцами.
— О, это Уилл! — как бы догадалась она.
— Все захохотали еще громче.
— Нет, неправильно!
— Дайте мне ваши руки, — попросила она.
Парис напряженно протянул руки, и Табризия сжала их.
— Нет, я сдаюсь. Не могу догадаться.
Она сняла повязку и изобразила на лице полное разочарование.
— Ах, это ты.
Во взгляде Париса промелькнула боль, но тут же исчезла, и глаза стали сердитыми.
— Насколько я помню, я запретил тебе носить такие открытые платья! — прорычал он.
— Открытые? — возмущенно воскликнула она. — А ты не обратил внимания, какие носит Шеннон?
— Следить за ее поведением — уже не моя обязанность, — процедил он и пошел выпить с мужчинами.
Хотя им выделили шикарную спальню, ни один из них не мог сполна насладиться ею. Молчание жены говорило Парису, что она недовольна им, но он не понимал, в чем причина ее холодности, и это раздражало. Десятки раз он готов был обнять ее, но боялся оказаться отвергнутым. В конце концов он решил оставить все как есть, надеясь, что новый день разгонит тучи. Когда Табризия проснулась, мужа рядом уже не было, он уехал на охоту в окрестности Дуглас-Касл.
День угасал, Парис все сильнее беспокоился, что ушел, не поговорив с женой, и поэтому рано вернулся. Желая удивить ее, он бегом поднялся по лестнице и вдруг, взглянув вверх на галерею, увидел целующуюся пару. Он узнал Табризию по меховой накидке, которую сам ей подарил. Черная ярость ослепила Париса, он мигом скатился вниз и ушел ждать возвращения Дугласа с охоты.
— Что тебя так разозлило? — спросил Джеймс, как только взглянул на него.
— Кто-то ведет двойную игру со мной. — Голос его дрогнул.
Джеймс догадался, что дело в женщине.
— Твой братец Хью как-нибудь испустит дух, если ты не проследишь за ним. Завтра на рассвете мы уезжаем.
И Парис отошел от Джеймса, вернувшись в большой зал.
Увидев мужа, Табризия радостно вскрикнула и побежала к нему. Ледяное презрение на лице Париса помешало ей кинуться к нему с объятиями.
— Очень трогательно, — мрачно сказал он.
Она внимательно посмотрела ему в глаза и почувствовала неуверенность под его обвиняющим взглядом.
— Наверх! — скомандовал он.
— Милорд, а что случилось?
— Отправляйся наверх, когда я тебе говорю! — повторил он сквозь зубы.
Табризия бросилась к лестнице. Ей было стыдно оттого, что другие видели эту сцену, и теперь пришла ее очередь рассердиться. Сейчас они останутся вдвоем, и она все ему выскажет! Каменные стены дрогнули, когда Парис хлопнул дверью. Но, ничуть не испугавшись, она с вызовом повернулась к нему и уперла руки в бока.
— Где ты болталась сегодня днем?
— Она с вызовом вскинула голову.
— Фу!
Он грубо схватил ее и потряс, как тряпичную куклу.
— Ты, неверная тварь!
С ужасом поняв, что он собирается ее ударить, Табризия воскликнула:
— Парис! Ты не должен себя так вести! Я жду ребенка!
— Что? — спросил он, совершенно ошарашенный наглостью ее лживого заявления.
Тут Дамаскус открыла дверь, увидела сердитое лицо брата и быстро проговорила:
— Ой, простите за вторжение, но я хотела вернуть накидку.
Парис уставился на меховую накидку, оставленную сестрой, и наконец кровавый туман в его мозгу рассеялся.
— Пожалуйста, пока я не сошел с ума, скажи мне, что и с кем ты делала сегодня днем?
Поскольку это прозвучало скорее мольбой, чем приказом, она ответила:
— Мы шили одежду для ребенка Венеции… И для моего, — добавила она, краснея.
— Ребенок… Не могу поверить, — ошеломленно пробормотал Парис.
Она внимательно всматривалась в его в лицо.
— Ты зол?
— Зол? — Он как будто запнулся, а сердце заныло.
— Парис, ты только что назвал меня неверной сукой. Может, ты обвиняешь меня в том, в чем виноват сам?
— Дорогая моя, моя ненаглядная, любимая малышка! Ты — единственная в мире женщина, которая что-то значит для меня. И так будет всегда! — поклялся он. — Мое сердце навеки отдано тебе.
Слезы облегчения полились у Табризии из глаз, и Парис подхватил ее на руки.
