– Что-нибудь еще? – осведомился маркиз.
Колин набрал в грудь воздуху и повернулся к нему.
– Сколько тебе предложили?
– Даже будь у тебя достаточно средств, чтобы перебить цену, ты его не получишь, поскольку не хочешь ничем жертвовать ради него.
– Там похоронена мама, – упрямо повторил Колин, постаравшись, чтобы голос прозвучал ровно. – Как же можно его продавать?
– Я уже изложил причины и не собираюсь повторять. – Маркиз поднялся. – Разговор окончен. Закрой за собой дверь, выходя.
Колин дышал как загнанная лошадь.
– Ты не можешь так поступить.
– Твои слова – пшик, – рассердился маркиз. – Ты продемонстрировал минимум интереса к Сомероллу и своей семье. Я отказал тебе с сожалением, но, судя по твоим выходкам, очень трудно поверить, что когда-нибудь ты сможешь отказаться от карт, попоек и девок.
Колину очень захотелось возразить, но язык не повернулся.
– Назови свои условия, и я сделаю все, что потребуется.
– Отлично! Докажи, что ты взрослый и готов остепениться: прекрати вести распутную жизнь и женись.
У Колина возникло странное чувство, как будто земля под ним содрогнулась.
– Ты сказал – жениться?
– Ты не ослышался. Да, предпочтительно на девушке из уважаемой семьи.
«Какого черта! – насупился Колин. – Может, все же ослышался?»
– Мне казалось, что сначала нужно отремонтировать особняк, а уж потом и о женитьбе можно подумать.
Маркиз сунул в нос щепотку нюхательного табака и высморкался в платок.
– Самому тебе не остановиться: так и будешь катиться по наклонной плоскости, – а женившись, даст бог, в один прекрасный день меня еще поблагодаришь.
«Да ни за что на свете!»
– Ты хочешь, чтобы я уехал?
– Не будь таким скучным, Колин. Ты слишком долго предавался своим безумствам.
Он сделал два шага к двери с единственным желанием немедленно покинуть Дирфилд, но голос отца остановил его.
– Знаю, тебе не нравится, когда тобой командуют, но в свое время и я безумствовал. Можешь не верить, только я делаю это из добрых побуждений, как поступил когда-то мой отец, заставив меня жениться. Когда есть жена и дети, перестаешь жить только для себя, потому что семья значит больше, чем легкомысленные развлечения. В твоем случае предел достигнут.
– Я готов жениться… потом…
– Тебе уже тридцать. Прекрасный возраст для женитьбы. Подумай над новыми перспективами.
Колин обернулся.
– Здесь деревенская глушь, далеко от столицы. Ты что, хочешь женить меня на служанке?
Маркиз взял в руки следующее письмо и сломал на нем печать.
– Если проблема только в выборе невесты, то твоя мачеха или герцогиня, мне кажется, с радостью тебе помогут.
Он угодил прямиком в ловушку.
Стиснув зубы, Колин пулей вылетел из дому: его трясло от гнева, – он даже не заметил, что не надел ни плаща, ни шляпы. Почти не ощущая холода, он быстро шагал по дорожке, устланной коричнево-оранжевым ковром из листьев. Но ему было не до осенних красот. Кровь бурлила. Как смеет отец требовать от него такое? Ради всего святого, на дворе девятнадцатый век, а не какое-то треклятое Средневековье!
Колин чувствовал, что того и гляди взорвется, и как раз в этот момент в отдалении увидел двух работников, обрубавших сучья с огромного дерева, лежавшего на земле. Сейчас ему просто необходимо было дать волю рукам, чтобы восстановить контроль над яростью, кипевшей в жилах. Дыхание облачком пара вырывалось изо рта, пока он, сжав кулаки, шел, ускоряя и ускоряя шаги. Работники в недоумении уставились на него, когда Колин поравнялся с ними и прорычал:
– Прочь, в сторону!
Рывком стянув сюртук, Колин закинул его на сук, распустил галстук и закатал рукава сорочки до локтей. Ноздри его трепетали. Колин занес топор над головой и по широкой дуге рубанул им. Щепки полетели во все стороны. Чтобы удержать равновесие, он уперся ногой в сук и, застонав сквозь стиснутые зубы, выдернул топор из ствола. Затем отступил на шаг и, размахнувшись, нанес еще один удар. Потом еще и еще, натужно крякая каждый раз. Куски отлетевшей коры устилали землю. Еще один взмах топором – ствол развалился надвое.
– Колин!
Женский крик заставил его вздрогнуть. Соленый пот заливал глаза, когда он обернулся и увидел бежавшую к нему Анджелину.
– О черт, только этого недоставало!
Он бросил топор на землю и, вытерев глаза рукавом сорочки, через плечо угрюмо бросил работникам:
– Продолжайте.
Они чуть отступили назад, словно увидели перед собой сумасшедшего, да Колину и самому казалось, что он немного не в себе.
Почувствовав холод, проникший под влажное полотно рубашки, он сжал зубы.
– В одной тонкой сорочке ты простудишься и заболеешь, – сказала Анджелина, переводя дыхание.
– Сейчас мне не до тебя. – Он снова взялся за топор. – Уходи.
– Нет, я не оставлю тебя в таком состоянии. Ты явно возбужден.
– В последний раз прошу: пожалуйста, уйди, – проскрежетал Колин.
Она широко открыла глаза.
– Да ты в бешенстве.
– Если в тебе есть хоть немного здравого смысла, уйди! – Господи, ну почему именно она стала свидетельницей этой вспышки ярости?
– Нельзя находиться на холоде в тонкой промокшей сорочке.
У него затрепетали ноздри.
– Пожалуйста, оставь меня, пока я не сказал чего-нибудь, о чем потом пожалею.
– Можешь начинать, но я все равно поступлю по-своему.
С этими словами она один за другим раскатала рукава его сорочки. Высокая грудь поднималась при каждом вдохе, и Колин с трудом заставил себя отвести глаза в сторону. Анджелина была бы прелестной и соблазнительной, если бы не проблемы, которые приносила с собой.
Но вот она взглядом наткнулась на темные волосы на его груди, видневшиеся в распахнутом вороте рубашки, и будто застыла.
– В чем дело? – почти грубо спросил Колин, понадеявшись, что таким образом приведет ее в чувство.
Анджелина откашлялась и сделала вид, что смотрит поверх его плеча.
– Также нельзя разгуливать с неповязанным галстуком.
Колин в ответ лишь фыркнул. Забавно! Он сколько раз разгуливал и в меньшем количестве одежды, но решил, что не стоит упоминать об этом в ее присутствии.
Она вздернула подбородок, подошла вплотную и застегнула три пуговицы на его сорочке. Какой знакомый запах! Цветов и еще чего-то – ветра, свежести?
– Не надо. От меня несет потом.
– Ничего. Мой нос выдержит.
Колин наблюдал, как она стянула две полоски ткани, образовывавших воротник сорочки, и замерла в нерешительности, не зная, как поступить дальше.
