Миссис Гардинер направилась к кровати и принялась колдовать с простынями.
— Я не могу занять вашу постель, миссис Гардинер, — сказала гостья. — Если не возражаете, я посижу на стуле.
— Всю ночь, мисс?
Столько времени, сколько пробудет пленницей в доме Монтгомери Фэрфакса. Сказать это было бы не вполне справедливо. Точнее, пленницей собственной глупости.
В зеркале Вероника увидела себя радостной, почти счастливой. Там отражалось ее смеющееся лицо. Было ли это иллюзией, вызванной напитком, данным ей в Братстве Меркайи?
Когда наступит утро, она найдет способ вернуться в дом дяди и умолить его простить ее. Если это окажется невозможным, то хотя бы получит свою шкатулку. С ее помощью Вероника сможет раздобыть денег на возвращение в Шотландию.
Итак, у нее появился план, хоть он и оставлял желать лучшего.
Вероника уселась на стул у окна, поблагодарив миссис Гардинер за то, что пожилая дама дала ей теплое покрывало. Подоткнув его под замерзшие ноги, она закрыла глаза и притворилась спящей.
На следующее утро через час после наступления рассвета горничная сообщила хозяину о визитерах. Монтгомери уже был одет и ожидал их. Он спустился вниз в холл, где стоял граф Конли, закутанный в теплый плащ, шляпу и перчатки, в сопровождении двух сыновей, одетых точно так же и с точно таким же выражением на лицах, как у отца, — выражением праведного гнева.
У Монтгомери не было мажордома, но им не было надобности раздеваться. Они не собирались задерживаться надолго.
Будь он проклят, если окажет графу гостеприимство.
И в эту минуту Монтгомери было безразлично, что он нарушает долг гостеприимства, одно из сотен правил строгого британского этикета, который пытался ему преподать его поверенный Эдмунд Керр.
«Ты должен стремиться обуздывать свой характер, Монтгомери». Сколько раз в юности ему говорил это его брат Алисдэр? Слишком часто, чтобы не запомнить разочарование в его тоне.
Граф, по-видимому, понимал, что едва ли их встреча будет сердечной.
— Моя племянница здесь?
— Да, — ответил Монтгомери. — В обществе моей домоправительницы с того момента, как приехала сюда.
— Вы полагаете, сэр, этого достаточно? Вы только усугубили ситуацию.
— А чего вы от меня ожидали? Чтобы я оставил ее мерзнуть у вас на крыльце?
Пожилой гость выпрямился и выпятил грудь, как бойцовский петух.
— Через несколько часов весь Лондон будет знать, что она провела ночь в вашем доме.
— На попечении моей экономки, — возразил хозяин.
— Я понятия не имею о нравах американского общества, сэр, но в Англии наши женщины знают, как себя вести. То, что она проявила прискорбную неразборчивость, требует наказания.
— Какого? Изгнания из вашего дома?
— Отказавшись от этого, я признал бы, что потворствую ее глупости.
— А как насчет семейной поддержки и лояльности? — спросил Монтгомери.
Он старался сдерживаться. Стоял, сложив руки на груди и прислонясь спиной к стене, пристально глядя на всех троих гостей.
— Сомневаюсь, что всему Лондону известно о ее местонахождении. Сомневаюсь даже, что хоть кто-нибудь знает об этом. Заберите ее домой, накажите, как сочтете нужным, но не судите о ситуации превратно. Ваша племянница оказалась в тяжелой ситуации. Я оказал ей помощь. И это все.
— Она вернулась домой полуголой. Можете это объяснить?
Монтгомери не мог. Не мог, не сообщив, что Вероника оказалась обнаженной в присутствии нескольких десятков мужчин. Он сомневался, что подобное открытие улучшит положение.
— Между нами ничего не было, — сказал он. — Можете положиться на мое слово.
— Скажите это всему обществу, ваша милость, — возразил граф, намеренно подчеркивая титул собеседника.
Это было намеком на то, что Монтгомери ни разу не обратился к нему должным образом.
Он и не имел такого намерения. Ему надоело прыгать в английские обручи, как цирковое животное.
— Вы ведь в Лондоне всего несколько месяцев, не так ли?
— Два месяца, — ответил Монтгомери. — Два.
Два бесконечно долгих месяца.
— Можете честно сказать, вы верите, что скандала не возникнет? Вы ведь, разумеется, знаете, как быстро в Лондоне распространяются сплетни?
Монтгомери неохотно кивнул.
— Все знают, кто вы, ваша милость. Или вы и это отметаете?
Монтгомери пожал плечами.
— Я сделал запрос относительно Братства Меркайи. Правдивы ли слухи, дошедшие до меня?
Монтгомери обменялся долгим взглядом с графом.
— Вчерашним вечером состоялся мой первый и последний визит туда.
— Но это не ответ на мой вопрос.
— Не знаю, что вы слышали, — сказал Монтгомери, — но это не то место, посетить которое я посоветовал бы женщине.
— Вероника ведь не пыталась скрыть свое имя?
Монтгомери снова неохотно кивнул.
— Есть все основания полагать, что ее узнали. И, несомненно, ее репутация погибла, — констатировал граф бесстрастно.
Монтгомери стоял молча, ожидая продолжения. Собеседник не произносил ни слова. Тишину нарушало только негромкое тиканье часов на каминной полке в гостиной.
«Монтгомери», — услышал он раздражающе укоризненный голос Кэролайн.
Неужели он стал голосом его совести?
Неприкрытая правда заключалась в том, что племянница графа Конли оказалась в ужасном положении.
Обесчещенная девушка в Виргинии не имела будущего. Единственным ее шансом на нормальную жизнь была ссылка в другой штат к родственникам как можно скорей. Запятнанная голубка редко возвращалась в семью.
Но граф Конли не собирался отсылать Веронику. Он просто отказывался признавать ее. Она стала одной из тех женщин с беспросветной судьбой, которых Монтгомери часто встречал во время прогулок.
Он не нес ответственности за племянницу графа Конли. И не хотел за нее отвечать. Подумать только, в какую бездну он попал, защищая эту женщину.
«Поступи справедливо, Монтгомери!» — нежный и женственный голос Кэролайн, нашептывавший эти слова, не должен был вплетаться в его мысли.
Черт бы его побрал! Он вовсе не хотел поступать справедливо! Справедливость никогда за всю его жизнь не приносила ему ни утешения, ни радости. Справедливые поступки отлучили его от семьи, разрушили его будущее и привели в эту проклятую Богом страну!
— Зачем вы здесь? — спросил Монтгомери. — Чтобы забрать Веронику или оставить ее на ступеньках своего крыльца? Или просто собираетесь бросить ее в центре Лондона?
Граф Конли сделал несколько шагов вперед, а оба его сына, стали справа и слева от него.
— Я приехал для того, чтобы предотвратить неизбежный скандал. Весь Лондон знает, ваша милость, кто вы. И не важно, верите вы этому или нет. Так или иначе, следует исправить положение любыми возможными средствами.
