Тогда она гневно повернулась к Селику.
— Рейн, будь благоразумна, — предостерег он ее, видя, что она догадалась.
— Ты не должен был, Селик. Ты не должен был ничего затевать без моего согласия.
— Пойдем, я хочу показать тебе вон тот дом, — сказал он, крепко беря ее за руку и увлекая за собой, чтобы она сгоряча не устроила сцену.
Прямоугольное строение, много меньше, чем дом или сарай, стояло с краю. Селик втолкнул ее внутрь и закрыл дверь.
Рейн осмотрелась. Скамьи. Тюфяки на полу. В углу — высокий стол. На стенах — полки. Острый запах свежего дерева наполнял воздух.
— Селик, ты не можешь держать меня тут вечно. Позволь мне уйти.
— Позволю. Но сначала я хочу показать тебе новую… новое здание.
— Сиротский дом? Мне говорил Убби.
Селик удивился. Он прислонился к дверному косяку и, как ястреб, следил за каждым ее движением.
— Нет. Он слишком мал для сирот. Смотри же!
— Тогда что это? — озадаченно спросила она.
— Больница. Для тебя. — Он смотрел на нее с надеждой в глазах, почти по-детски ожидая одобрения. — Ты как-то сказала, что была бы рада открыть собственную маленькую больницу… Правда, я точно не знал, каким должен быть стол, но решил, что высоты до талии будет достаточно. А на полках можно держать лечебные травы… ну и все остальное…
— Ты спланировал мою свадьбу и мою больницу? Не спросив меня?
Она не могла ничего с собой поделать. Не могла остановить слезы.
— Тебе не нравится, — расстроено проговорил он. — А ладно, не самое лучшее — плакать из-за этого. Сейчас же успокойся. Я только хотел доставить тебе удовольствие.
— Больница чудесная. Это из-за тебя. Ты невозможен.
— Знаю, — сказал он, как человек, не чувствующий за собой никакой вины.
— Селик, ты не должен был делать это тайком.
— Ты же делала.
— Что ты имеешь в виду?
— Сначала ты меня похитила, когда решила, что так для меня лучше. Потом последовала за мной в Винчестер, когда решила, что так для меня лучше. Ты даже превозмогала боль, когда думала, что так для меня лучше.
Последние слова Селик произнес довольно-таки уныло, все еще не избавившись от чувства вины из-за страданий Рейн в Винчестере.
— Ты думаешь, это тебя извиняет? Ты вправду думаешь, что так для меня лучше?
— Да, — сказал он и, скрестив руки на груди, широко улыбнулся.
Рейн покачала головой.
— Ничего подобного в жизни не слышала, — сказала она, смеясь.
— Я тебя люблю, — нежно прошептал он.
Она закрыла глаза, стараясь выбросить из головы образ Селика, говорящего такие чудесные слова. Но не смогла. Тогда она сжала руки в кулаки и зажмурилась.
— Я тебя люблю, — повторил он.
У нее быстро-быстро забилось сердце, и в ушах зазвучало что-то вроде свадебного марша. Тогда она открыла глаза и взмолилась:
— Селик, даже если я все забуду, стоит случиться какой-нибудь несправедливости, и ты опять побежишь мстить. Такой уж ты человек.
Он улыбнулся и с облегчением вздохнул, словно выиграл важную битву.
— Странно, что ты так думаешь. — Он усадил ее за стол и положил перед ней тяжелый пергаментный свиток. — Вот.
Она посмотрела на пергамент с непонятными закорючками.
— Селик, я не умею читать на средневековом английском. Что это?
— Брачный контракт. — Он не обратил внимания на ее тяжелый вздох. — Я прочитаю тебе.
Она с изумлением смотрела на него, и шум у нее в голове усиливался.
— Конечно же, я обещаю любить тебя вечно.
— Конечно.
В голове шумело.
— И я подарю тебе дюжину детей.
— Дюжину? Здесь уже бегает дюжина детей.
— Нет, я имею в виду дюжину твоих детей.
Она насмешливо поглядела на него.
— Сомневаешься в моих способностях?
— Ни в коем случае, — рассмеялась она. — Я сомневаюсь в своих способностях. Ведь их еще надо вырастить.
Он легкомысленно махнул рукой.
— Я тебе помогу.
Рейн насмешливо хмыкнула.
— И еще я обещаю, что каждое утро ты будешь просыпаться с улыбкой на лице.
— Ты возмутителен.
— Знаю. Это одно из моих достоинств.
— Селик, ты умеешь заставить меня улыбаться, даже когда я в таком бешенстве, что готова плеваться.
Он сиял.
— Это другое мое чудесное достоинство. Могу я читать дальше? — спросил он, улыбаясь ей с таким нескрываемым обожанием, что Рейн почувствовала себя счастливой.
— Думаю, тебе понравится эта часть. В ней говорится, что ты можешь колоть меня иголками, если захочешь…
Она засмеялась.
— …И я обещаю не драться и не мстить без разрешения моей жены. Даже если речь будет идти о моих собственных возлюбленных жене и детях.
Рейн в ужасе прижала руку к груди. Она быстро шла ко дну, и Селик был единственным якорем спасения. Внезапно он помрачнел и встал на одно колено.
— Выйдешь за меня замуж, Рейн?
Музыка в ее голове превратилась в полнозвучный оркестр.
— Да, — сказала она, прижимаясь к нему и нежно его целуя.
Сначала Селик был не уверен, что правильно расслышал, и в недоумении уставился на нее. Когда же до него наконец дошло, он восторженно воскликнул:
— Спасибо, Господи!
Пожалуйста.
— О, дорогая, я так старался угодить тебе. Я, правда, хочу измениться, но думал, ты никогда не уступишь. Ведь тебе придется забыть о своем времени.
Можешь сказать это еще раз.
Ночью, после самой чудесной на свете свадьбы, Рейн лежала на своем новом ложе в своем новом доме со своим мужем. Она никогда не думала, что может быть так счастлива.
— Ты уверена, что не пожалеешь о своем времени, дорогая? Не будешь скучать по матери? — спросил Селик, приподнявшись на локте и внимательно вглядываясь в ее лицо.
— Поверь, мама поймет.
— А твоя больница? Когда-нибудь ты можешь пожалеть о том, что оставила в будущем.
Рейн покачала головой. Ее сердце переполнялось любовью к удивительному, красивому, неистовому мужчине, который стал ее мужем. О чем тут думать?
— Я могу делать добрые дела в больнице, которую ты для меня построил. Мы оба можем.
— А я боюсь, что ты когда-нибудь пожалеешь.
— Селик, я люблю тебя. Пока у меня есть ты, мне не о чем жалеть.
— Я тоже люблю тебя, дорогая, — прошептал он, прижимаясь губами к ее шее, потом опускаясь ниже, еще ниже.
Неожиданно он, хихикнув, поднял голову.
— Я забыл показать тебе мой свадебный подарок.
— Селик, ты уже построил дом и больницу. Думаю, этого более чем достаточно.
— Да… Но это другое… только наше. С тех пор как ты была столь милостива, что упомянула про точку «Г», я все хочу и никак не могу показать тебе любимую викингами точку «С».
Для большей убедительности он пощекотал ее в очень чувствительном месте.
— Я не верю, что есть такая точка.
