— Гостья? Все приглашенные являются к вашей светлости с кляпом во рту и со связанными руками?
— Обычное приглашение вы вряд ли приняли бы, верно? — рассмеялся Пьер. — А мне не терпелось посмотреть на Даму в Голубом: очень хочу понять Робера.
— Ну и как, поняли?
— О да, мадам, у моего брата безупречный вкус!
— Видел бы он меня теперь! — еле слышно прошептала Сабина, представляя, как сейчас выглядит: в покрытом двухнедельной грязью плаще и засаленном покрывале на голове. Спутанные волосы раздражали, немытая голова невыносимо зудела, а тело, казалось, покрылось коркой грязи.
— Жаклин! — крикнул герцог и, дождавшись, когда к ним подойдет мужеподобная женщина, ростом и статью не уступающая хозяину, добавил, обращаясь к Сабине: — Вот ваша новая камеристка. Сейчас она принесет горячей воды, чтобы вы искупались, и отдаст прачкам вашу грязную одежду. В комнате вас ждет сундук с платьями; надеюсь, вы что-нибудь себе подберете.
Взглянув на огромные ладони служанки, Сабина представила, как эти неуклюжие толстые пальцы застегивают мелкие пуговки или шнуруют платье, и ее губы дрогнули. Проницательный Моклерк, перехватив ее насмешливый взгляд, тоже улыбнулся:
— Согласен, в этих руках гораздо естественней выглядит боевой топор, но уж не обессудьте, крепость у нас военная, поэтому нежных служанок не держим…
— И сколько времени я должна наслаждаться вашим сказочным гостеприимством? — задала Сабина главный вопрос.
— Месяца два или три, как получится. Все зависит от королевы.
— Вы намерены ее шантажировать?
— Люблю умных людей — им не нужно ничего объяснять. — Пьер слегка разозлился. — Не смею более обременять вас своим присутствием. Если будут пожелания, передавайте их через Жаклин.
В охраняемом замке с высокими стенами Сабину не стали прятать в подземелье. Ее поместили под надзором Жаклин в отдельную комнату для прислуги, расположенную на втором этаже деревянного строения; внизу была прачечная, кухня и другие служебные помещения. Пленнице предоставили относительную свободу — она могла перемещаться внутри крепостных стен, но нечасто пользовалась этой поблажкой — в замке было полным-полно воинов, не скрывавших похотливых взглядов.
Впрочем, поначалу Сабина торопливо ходила по крепости, изучая ее и ища лазейку для побега, чем забавляла Моклерка, иногда наблюдавшего за ней в окна донжона. Эта женщина вызывала у него уважение. Герцогу доложили, что за время пути, да и сейчас, она не проронила ни слезинки. А эта откровенная дерзость во взгляде, когда она говорила с ним в день приезда! Пьер был храбрым человеком и ценил это качество в других.
Вскоре в Монмюран прибыл архиепископ Ренна — для переговоров с герцогом. Перед собором епископов в Туре Пьер хотел согласовать с прелатом ближайшие цели Бретани, да и нужно было подготовить его к разговору с королевой, которая обязательно захочет с ним побеседовать.
Сабина вспомнила о предстоящем церковном соборе. Ее непременно будут искать, однако она не оставила ни одной зацепки, даже злосчастное письмо зачем-то увезла с собой. Поэтому необходимо срочно найти способ встретиться с высокопоставленным церковником и передать весточку о себе. Ничего более подходящего, чем испросить разрешения на исповедь, ей в голову не пришло. Герцог, полностью уверенный в лояльности архиепископа, разрешил баронессе с ним встретиться.
Они устроились в замковой часовне, и Сабина в начале беседы несколько раз упомянула о том, что ее насильно удерживают в Монмюране. Однако, не увидев в глазах священнослужителя ни капли сочувствия, перешла к стандартным фразам, лихорадочно обдумывая, каким же образом передать на волю весть о себе. Решение пришло, как обычно, по наитию. Сабина сняла с плаща аграф с изумрудами, подаренный королевой:
— Ваше преосвященство, мне, бедной узнице, больше нечего передать в дар нашей Святой Церкви. Примите это как пожертвование для собора Святого Петра в Ренне.
Архиепископ, наметанным глазом оценив стоимость аграфа, торопливо спрятал его в рукаве. В последний раз осенив женщину крестным знамением, он дал ей поцеловать свой перстень и, довольный, вышел из часовни. Сабина, кусая губы в кровь, еще долго смотрела ему вслед.
***
Собор в Туре начался, и на второй день Бланка пожелала побеседовать с реннским архиепископом наедине. Тот короновал герцога Бретани и тесно взаимодействовал с ним, а потому мог дать ей толковый совет, как улучшить отношения с непокорным вассалом.
Накинув плащи, королева и архиепископ вышли во внутренний дворик дворца. Неожиданно королева заметила знакомый аграф, красовавшийся на одеянии священнослужителя. Несомненно, это ее подарок Сабине, которым та очень дорожила. Быстро взяв себя в руки, Бланка с простодушным удивлением воскликнула:
— Какая изумительная вещица! Откуда она у вас?
— Не помню, кто-то подарил. Я не обращаю внимания на подобные мелочи.
Архиепископ занервничал, наверняка обругав себя за глупость. Надо же было надеть столь заметное украшение королевской фаворитки! Его сбивчивые объяснения, походившие на оправдания, лишь усилили подозрения Бланки. Вечером, вызвав д’Эспри, она поделилась с ним своими наблюдениями:
— Это тот самый аграф, я уверена! Надо как следует расспросить архиепископа. — Но, заметив, как во взгляде Габриэля блеснула сталь, предостерегла: — Только без рукоприкладства, шевалье! Он все-таки высокопоставленная особа.
— Не волнуйтесь, ваше величество, с архиепископом ничего не случится. — Шевалье поклонился и тут же исчез за тяжелыми складками штор, висевших на двери.
Взывать к совести архиепископа Габриэль не собирался; он вообще сомневался в ее существовании. Поздним вечером, пока Андре и Анри отвлекали охранников реннского владыки, шевалье пробрался к нему в спальню, словно привидение скользнул к кровати и, придавив коленом грудь его преосвященства, приставил кинжал к его горлу.
— Сейчас ты быстро, а главное подробно вспомнишь, где и от кого получил аграф с изумрудами.
— Кто вы? — хрипел в кромешной тьме испуганный сонный священнослужитель. — Какой аграф?
— Которым ты сегодня украсил свой плащ. Говори, не заставляй меня терять терпение! — прошипел шевалье, сильнее вдавливая острие в шею архиепископа.
— Скажу, скажу, только уберите нож! — Священнослужитель вцепился в плечи нападавшего. — Я не сделал ничего крамольного. Просто исповедовал женщину, которая добровольно, подчеркиваю, добровольно передала в дар Церкви этот аграф.
— Что за женщина? — Габриэль движением плеч стряхнул руки священнослужителя и нажал коленом на его грудь. — Когда и где это произошло?
— Имени я ее не знаю, вернее, не помню. — Колено вдавливалось все глубже, и архиепископ захрипел, забарабанив ладонями по простыне. — Дней десять назад… в замке Монмюран… У нее большие зеленые глаза…
— Ясно. — Габриэль медленно вложил кинжал в ножны и выпрямился. — Сообщать о нашем разговоре никому не нужно.
— Вы хоть представляете, кому только что угрожали и какие последствия вас ожидают? — расхрабрился священнослужитель, жадно хватая воздух ртом и потирая шею.
— Представляю, ваше высокопреосвященство, поэтому и предупреждаю вас по-хорошему. А чтобы избежать неожиданностей, до утра с вами побудет мой человек.
Шевалье растворился в темноте так же неслышно, как и появился. На его месте возник Андре. Он присел на край кровати и приложил клинок к своим усмехающимся губам, призывая архиепископа не шуметь.
Ранним утром, сразу после молитвы первого часа, в комнате королевы собралась для совещания неизменная тройка. Наконец-то они точно — из двух источников — знали, где держат заложницу. Габриэль только что прочитал донесение храмовников, полученное утром в капелле, и рассказал о ночном визите в спальню архиепископа Ренна.
— Надеюсь, с ним все в порядке? — встревоженно спросила королева.
— Не волнуйтесь, ваше величество, никто не пострадал. Но его высокопреосвященство нужно задержать в Туре. Если Моклерк узнает о нашей осведомленности, Сабину тут же перепрячут и поиски придется начинать заново.
