Его тут же попытались перевоспитать, добившись тем самым лишь одного: на какой-то период мальчик замкнулся в себе.
Лишь по прошествии нескольких лет, когда в полной мере проявились его математические таланты и когда он добился первых блестящих успехов в спорте — не в групповых играх, а в состязаниях на силу и выносливость, — к нему перестали относиться как к брату славного старшего Флойда. Тем не менее переплюнуть Кристофера он так и не смог.
— Сомневаюсь, что вы или Кристофер испытывали радость, уезжая из дома детьми, — заметила Тея.
Мужчина пожал плечами и ничего не ответил, продолжая смотреть перед собой.
— Может, Анжела все же останется в Белфасте? — осторожно попыталась выведать Тея.
Пауль окинул собеседницу выразительным взглядом и шевельнул бровью.
— Хотите, чтобы я пошел на поводу у Патрика? Но он всего лишь подросток, я не должен подчиняться его капризам!
— Однако... — хотела было возразить Тея.
Он вновь ее перебил.
— А что будет потом? Когда ему опять что-нибудь не понравится, он, добиваясь своего, вновь сбежит вместе с сестрой!
— Такой вариант вполне возможен в том случае, если сейчас вы не попытаетесь серьезно и спокойно с ним поговорить, — ответила Тея. — Почему вы не даете ему возможности объясниться с вами, рассказать, чего он хочет. Какой желает видеть свою дальнейшую жизнь! Свою и сестры.
Пауль насмешливо скривился, а Тея нахмурилась.
— Я что, сказала какую-то глупость?
— Нет, я просто представил себе родителей, спрашивающих у меня, ребенка, какой я вижу свою дальнейшую жизнь, — произнес он.
Неужели его отношения со старшим Флойдом тоже когда-то оставляли желать лучшего? — подумала Тея с удивлением. А я всегда считала, что они не ладили только с Кристофером.
Она склонила голову набок и тихо произнесла:
— Наша задача — не повторять ошибки родителей, а стараться не допускать их. Патрик и Анжела — несчастные, испуганные дети. По-моему, не будет ничего страшного, если вы посоветуетесь с ними, прежде чем решать их дальнейшую судьбу.
Пауль скрестил руки на груди и скептически улыбнулся.
— Вы считаете, что имеете право учить меня?
Тея немного смутилась. Тем не менее с чувством собственного достоинства приподняла подбородок и спокойно спросила:
— А вы полагаете, все должны слушаться только вас?
Пауль, явно не ожидавший подобного ответа, изумленно моргнул и покачал головой.
— Вы — дерзкая особа, Тея Джеферсон! — задумчиво произнес он, окидывая ее с ног до головы изучающим взглядом.
Щеки Теи опять залились густым румянцем. В своей свободной пижаме в разноцветный горошек она вдруг почувствовала себя чуть ли не голой.
Заметив ее смущение, Пауль удовлетворенно усмехнулся.
— Но мое присутствие начинает вас тяготить, правильно? — спросил он, понизив голос.
Еще сильнее растерявшись, Тея вскинула голову.
— Вовсе нет, — пробормотала она с несвойственной для нее поспешностью.
Пауль плавным свободным движением согнул в локте руку и взглянул на часы.
Тея позавидовала его непринужденности.
— Уже слишком поздно! — объявил он. — Что ж, будь по-вашему: до утра я не стану беспокоить детей. Когда мне лучше за ними заехать?
Тея повернула голову. На стене над светильником-бра с красным тряпичным абажуром, украшенным кистями, висели небольшие настенные часы.
Было без десяти четыре.
— Да уж, в такое время везти детей домой — просто безумие. — Она посмотрела на Пауля, ожидавшего ответа на вопрос.
Тот хоть и держался весьма уверенно, однако выглядел паршиво: белки его глаз покраснели, на подбородке и щеках пробилась щетина, выражение лица казалось измученным.
А ведь этой ночью он, бедняга, действительно натерпелся страха, подумала Тея, на мгновение ставя себя на его место и вспоминая события, участницей которых невольно стала и сама. А на завтра у него наверняка запланировано много важных дел. Нужно, хотя бы ради приличия, предложить ему переночевать здесь...
— Может, и вы никуда не поедете? — произнесла она, сознавая, что если он согласится, то ей самой спать будет негде.
Пауль изогнул широкую бровь.
— Вы хотите, чтобы я остался на ночь с вами? — шутливо-ироничным тоном спросил он.
Тея стушевалась. В ее воображении возникла картина совместной бурной ночи, и ее лицо сделалось пунцовым.
— Я просто стараюсь быть внимательной по отношению к дяде Патрика и Анжелы, даже несмотря на то, что он этого не заслуживает, — торопливо и резко, тщетно пытаясь скрыть свою неловкость, произнесла она.
Пауль усмехнулся, развеселенный и раззадоренный ее состоянием.
— И где же мы расположимся? На этом диване? — спросил он, оживленно потирая руки.
Тея вскочила на ноги, чувствуя, что к ее лицу приливает очередная порция крови, и отчетливо представляя себе, как ужасно она выглядит.
— Вы просто невыносимы! Я, закрыв глаза на ваши хамство и высокомерие, забочусь о вас, а вы отвечаете на мою заботу пошлыми, грязными шуточками! Я не легла бы с вами спать ни за что на свете, даже если бы за это мне пообещали заплатить миллионы фунтов стерлингов!
Она перевела дыхание.
— Это почему же? — спросил Пауль, едва удерживаясь, чтобы не расхохотаться.
— Потому что вы совершенно мне не нравитесь! — выпалила Тея в бешенстве.
Пауль вспомнил о покойном брате и о его с Теей связи. Он прекрасно понимал, что в приступе возмущения девчонка могла наговорить все, что угодно. Но его настроение почему-то резко испортилось.
А что, если и для женщин Кристофер был гораздо привлекательнее, чем я? — подумал он вдруг, мрачнея. Может, этой леди в пижаме я действительно кажусь омерзительным?
Какая чушь! — тут же кинулся успокаивать его голос разума. Подобных ей у тебя может быть сотня, только зачем они нужны? Продажные притворщицы с честными глазами!
Он поднялся с кресла и, словно отгоняя наваждение, мотнул головой.
— Я тронут вашей заботой, но, пожалуй, все же поеду домой.
Тея успокоилась и, стыдясь своей минутной несдержанности, произнесла:
— Вы слишком уставший. Не дай Бог, заснете за рулем или не впишетесь в какой-нибудь поворот, — пробормотала она, виновато отводя взгляд в сторону.
— Если бы я чувствовал, что устал до такой степени, то честно признался бы вам в этом. — Пауль улыбнулся уголком рта.
— Мужчины не любят признаваться в подобных вещах, — осторожно заметила Тея.
Пауль смотрел на ее нежное раскрасневшееся лицо и испытывал странное чувство: ему очень хотелось верить, что и эти слова, и доброта, и смущение — не результат тонкого расчета, а естественное проявление ее сущности.
